ИЗГОИ

Written by Виктор Хмель. Posted in История семьи

Предисловие.

Много лет назад, еще в период своей армейской службы в городе-герое Одессе, довелось мне общаться с моим одесским дядюшкой Аликом Ивановым, у которого хранился лист с изображением части генеалогического дерева нашего рода, начерченный его мамой Евгенией Скуфати, урожденной Вадон. От нее Алик знал некоторые семейные придания и истории, которыми охотно делился со мной, при наших редких встречах.

История семьи настолько меня заинтересовала, что вернувшись после службы к гражданской жизни, я  всерьез занялся генеалогическими изысканиями, тормоша и не давая покоя моим родственникам, но в первую очередь их семейным фотоальбомам и сохранившимся старинным документам. Затем, долгие годы я провел в переписке с различными архивами и людьми, как у нас в стране, так и за рубежом. А уж в Государственном Архиве Херсонской области, благодаря одному из его самых известных архивистов, Зоре Соломоновне Орловой, ставшей мне добрым другом и учителем в работе с документами, готов был просиживать день и ночь.

За сорок с лишним лет поисков, была составлена генеалогическая схема родственных связей, заключившая в себе двенадцать колен рода и более шести сотен человек, прилежавших к нему.

Собранный обширный документальный материал долгое время я попытался представить в виде упорядоченного описания изобилующего  копиями документов и старых фотографий. Однако, подобный материал мог быть интересен лишь только исследователям и любителям документальной истории, но никак не широкому кругу читателей, а тем более молодежи, даже имеющей какое-то отношение к нашему роду. Посему, однажды появилось желание изменить концепцию повествования, заключив документальную историю в художественные образы. И так, вот, что из этого получилось…

Глава 1.

Дождь лил, не переставая вот уже несколько дней. Тяжелые серые тучи, нависшие над горным массивом Люберона, как в перевернутом зеркале повторяли ландшафт его предгорий уже основательно пропитанных небесной влагой. Промокшая и такая же серая, как эти дождевые облака, самая высокая точка массива, гора Мурр Негр, находившаяся всего в двух милях от имения семейства Вадон и не дотягивающая в высоту даже до мили, сливалась в сумерках заканчивающегося дня, с небом, делая окружающий пейзаж еще более мрачным.

«Картина вполне соответствует настроению»- невесело усмехнулся мсье Жозеф, вглядываясь в вечернюю мглу, с высокого каменного крыльца дома, туда, где незримый за пеленой дождя, угадывался небольшой, уснувший на грани своего средневекового развития городок Кюкюрон. Да и откуда было взяться настроению, если вот уже четыре года Франция  возглавляемая радикалами- якобинцами, живет как на действующем вулкане.

Грабежи, казни, своеволие под камуфляжем справедливости, жестокий террор по отношению к духовенству, дворянству и всем «неугодным», которых отправляют на гильотину «пачками». Под горячую руку, за несогласие с действиями правительства, попадает и третье сословие, состоящее, в том числе, из неимущих крестьян и мелких буржуа. Всего лишь за год якобинского террора, революционный трибунал приговорил к смертной казни более семнадцати тысяч человек «бывших», а к концу зимы 1793 года, до глухих деревушек, спрятавшихся в горах Люберона между реками Дюранс и Рона, докатились слухи о казни в январе того же года, короля Людовика 16 .

Вскоре, страшные слухи были подтверждены официальным документом властей, оглашенным на городских рыночных площадях.

Окрестные землевладельцы и раскаявшаяся мелкая аристократия, принявшие революцию, но в глубине души мечтавшие о возвращении собственных привилегий, с трепетом и страхом ожидали своей, явно не завидной участи, вздрагивая по ночам от любого шороха из вне. Страх за свою жизнь, за своих близких, поселившийся и разраставшийся в душах, сковывал по рукам и ногам, мешая жить и дышать свободно.

Погруженный в горестные думы, Жозеф вдруг явственно припомнил события четырехлетней давности, когда сразу же после падения Бастилии в 1789 году, в период  уже вошедшего в историю, «Великого страха», дом Вадонов, внешне похожий на длинное двухэтажное средневековое укрепление,  подвергся нападению крупной шайки грабителей и примкнувших к ним маргиналов.

Можно считать большим везением, то, что  мэру Кюкурона и местному кюре, стало известно о подобных инцидентах в соседних городках, и они поспешили упредить местных землевладельцев. Так, что к появлению шайки, в доме Вадонов уже готовились заранее.

Немногочисленные слуги, не раз доказывающие свою верность, вооружились оружием, которое нашлось в доме: мушкетами, пистолями, а кому не хватило огнестрельного, взяли в руки ножи, топоры, деревянные вилы или просто попавшее под руки дубье. Дозорные заняли позиции на подступах к дому и на крыше здания. Вместе с ними отправился взрослый, тринадцатилетний сын Жозефа Пьер, уже служивший отцу надежной опорой во всех его делах. Пьер, вооружившийся тяжелым, старинным мушкетом, занял место на чердаке у слухового окна, смотрящего на север..

С севера холмы, поросшие лесом и кустарником , подступали практически к хозяйственным постройкам владения, что явно играло на руку готовившимся к нападению разбойникам и позволяло под прикрытием деревьев, скрытно подобраться вплотную к дому.

В ожидании непрошенных гостей прошел день и вечер, наступила темная, безлунная ночь, какие часто случаются в местах предгорий…

Грабителей ожидали со стороны леса, однако, пестрая, орущая и размахивающая факелами толпа, уверенная в своих силах и полной безнаказанности,  вооруженная чем попало, ни чуть не таясь и не опасаясь сопротивления, появилась в ночных сумерках прямо перед воротами центрального входа. Всего лишь несколько минут понадобилось для того, чтобы массивные, окованные железом, дубовые створки ворот, поддетые рычагами из древесных жердей и десятками жаждущих крови и добычи рук, беспомощно рухнули на землю. В открывшийся проход с ревом ринулся неуправляемый поток злодеев.

Это был ужасный по своей психологической нагрузке момент, когда Жозефу и его брату Пьеру, вооруженным всего лишь четырьмя однозарядными короткоствольными, предназначенными для стрельбы на близкое расстояние пуфферами, показалось, что цепи защитников-слуг дрогнут, и они- только они одни, останутся один на один с этой дикой и злобной силой. Но, нет, нестройный залп в исполнении вооруженного заслона, успевшего занять свои позиции в доме, возвестил, о том, что еще есть хоть какая-то надежда. Впрочем, нападающих было в десятки раз больше, а впереди их ждала заветная добыча, чтобы они обратили сколь ни будь серьезное внимание на жалящие наповал в этой бушующей неразберихе, редкие пули. Да и перезарядка оружия в малоопытных руках слуг, требовала гораздо большего времени, чем отводилось для этой цели профессионалам. Так, что каждый из защитников успел сделать не более двух – трех выстрелов, прежде чем разъяренная толпа, оставив позади себя на лугу несколько убитых и раненых, оказалась уже под стенами дома- крепости.

Звякнуло и рассыпалось на мелкие осколки первое, разбитое пущенным в окно камнем, стекло. Вслед за ним посыпались стекла и в других окнах. Осыпаемые градом камней и осколками стекла, защитники один за другим подбегали к окнам и не целясь, палили в бушующую под окнами толпу, идущих на штурм.

Похоже, посланные пули всегда находили свою жертву, ибо, после каждого выстрела рев толпы достигал своего апогея. Тем не менее, атака продолжалась.

Вот в окне появилась голова одного из головорезов, пытавшегося при помощи легкой лестницы и подбадриваемого криками  товарищей, влезть в дом. Это ему почти удалось, однако в самый последний момент, когда он на секунду замешкался, чтобы прыгнуть в темноту помещения, удар тяжелым прикладом старинного мушкета в живот, сбросил его вниз, на головы осаждавших. Тут же его место на лестнице занял другой, успевший швырнуть горящий, смоляной факел внутрь помещения.

Рассыпавшийся огнями по полу, факел вспыхнул, высветив в проеме окна силуэт , доселе невидимого в темноте одного из оборонявшихся и сразу же на него обрушился град камней. Еще несколько факелов полетели внутрь, поджигая мебель и убранство зала, озарив помещение огнем и ослепив защитников, моментально сделав невидимками нападавших.

Тем временем, часть грабителей пыталась выбить бревном- тараном главные, входные двери, у которых держали оборону Жозеф и Пьер. Под сильными ударами бревна, двери трещали, но еще держались, укрепленные баррикадой из кушеток, шкафов и столов, хотя уже было ясно, что падение их является делом всего лишь нескольких минут…

-Мсье, мсье!- раздался позади братьев встревоженный оклик старого слуги Теодоро, верой и правдой служившего еще отцу Жозефа и Пьера, Винсенту Вадону.

–Мсье, мы не сможем защитить дом, нас слишком мало, да и порох уже на исходе, нужно уходить через кухню!

-Собирай всех в гостиной, отступаем… Пьер, забери ценности и бумаги…-Жозеф, перехватил пистолеты в одну руку, другой стянул с шеи цепочку с висящим на ней небольшим ключиком и протянул ее брату,

— Будьте готовы забаррикадировать дверь на людскую половину.

Раздав необходимые указания и дождавшись, когда все поспешно удалятся исполнять распоряжение, Жозеф еще немного помедлил, затем, невидимый в темноте,  быстро подошел к входной двери, удары в которую, в предвкушении близящейся развязки становились все сильнее и яростней. Сквозь образовавшуюся от удара широкую щель в одной из лопнувших досок, он прицелился в силуэт одного из нападавших и хладнокровно спустил курок. Вопль и задержка с очередным ударом тарана, подсказали, что пуля, выпущенная из пуффера, нашла таки свою жертву. Продвигаясь к гостиной, Вадону пришлось разрядить второй пистолет в проникшего через окно в дом очередного непрошенного гостя. Неожиданный выстрел и вопли раненого грабителя, заставили нападавших действовать осмотрительнее, что позволило Жозефу, не теряя времени, достичь назначенного места сбора.

В зимней гостиной, освещенной единственной свечой, отбрасывающей на стены причудливые, дрожащие тени , его уже ждало встревоженное семейство: супруга Луиза с шестилетним сыном Жозефом и  спустившимся к ним с чердака, Пьером, который оставшись без пороха и пуль, никак не хотел оставлять врагу, тяжелый и весьма громоздкий, свой старинный мушкет . Здесь же находился и брат Жозефа Пьер со своей супругой Мари и тремя малолетними детьми. В правой руке брата, тускло поблескивал готовый к стрельбе, все тот же короткоствольный пуффер. Левой рукой Пьер прижимал к груди, неудобный, довольно большой и тяжелый, ларец, в котором семейство хранило все свои документы и ценности.

Перехватив удивленный взгляд брата, Пьер невесело усмехнулся:

— Времени разбираться уже не было, я забрал все.- и протянул Жозефу цепочку с ключиком. Тот, благодарно кивнул брату, принял цепочку и водрузив ее на шею, обратил свой взор на других, присутствующих здесь. Вместе со всеми, с тревогой ожидали развития событий несколько уцелевших после боя, пропахших порохом израненных  слуг, раны которых торопливо перевязывал случайными тряпицами, верный Теодоро.

-Где остальные?-обратился Жозеф к слуге.

-Простите, мсье, тут все, кто остался жив, да еще пятеро прикрывают выход на заднем дворе.

-Хорошо, баррикадируем дверь и уходим- приказал Жозеф, прислушиваясь к радостным крикам за дверью, оповещавшим, что нападавшие уже проникли в дом и по ходу преследования хозяев, тянут все, что попадается под руку.

К двери придвинули массивный, резной, красного дерева буфет, с дребезжащей внутри посудой, причем старший сын Жозефа использовал свой бесполезный уже мушкет, в качестве рычага или лома. Буфет укрепили имевшейся в комнате мебелью и скрылись в лабиринте ходов и переходов, старинного , средневекового дома. Похоже, лишь теперь каждый смог по достоинству оценить дальновидный план архитектора из прошлого, который превратил этот, в сущности небольшой, всего лишь немногим более ста метров в длину, двухэтажный дом, в укрепленную крепость.

Из дома- крепости выбрались через хозяйственные службы без всяких приключений, подобрав по дороге пятерых слуг, охранявших выход. Все они были в полном порядке, если не считать берейтора Винсента, получившего легкое ранение плеча, во время ликвидации вражеских лазутчиков, пытавшихся проникнуть в дом с тыла. Вооруженные лишь широкими ножами для резки овощей и крестьянскими вилами, защитники тылов смогли застать грабителей врасплох и практически, без шума, хладнокровно отправить их к праотцам. Лишь один, из лазутчиков, обладавший звериным чутьем и неимоверной гибкостью, отбив клинком смертельный удар вилами, сделав ложный выпад, достал кончиком лезвия плечо Винсента. Однако сам тут же пал на землю, сраженный дубиною в висок. Теперь путь в леса предгорий Люберона был совершенно свободен.

Пройдя около мили в темноте, по сложной, пересеченной местности остановились на привал у подножья Мурр Негр, не зажигая огня. Внизу, в маленькой долине, где находился дом Вадонов, рассекая ночную тьму, освещая верхушки деревьев, и разгораясь все ярче и ярче , поднималось огромное зарево. И не смотря на ночной ветерок, дующий с гор в долину, до беглецов доносился треск огня и  звериный рев шайки, растаскивающей имущество из горящего дома и опустошавшей винные погреба…

Жозеф вздохнул и мотнул головой, как будто пытался выбросить из памяти навязчивое ведение, но оно не исчезало, назойливо возвращаясь вновь…

После тяжелой и практически бессонной ночи, с первыми лучами солнца, озарившими вершину Мурр Негр, маленький лагерь пришел в движение. Неутомимый в свои юношеские годы Пьер, вызвался сходить в разведку, все также, не желая оставлять обременявший его незаряженный мушкет. Тогда Жозеф протянул сыну один из своих готовых уже к выстрелу карманных пуфферов:

-Я думаю, с этим будет надежнее.

Спустя, примерно, час, вернувшийся Пьер доложил, что грабители ушли и опасность миновала. Маленькая, продрогшая в прохладе начинающегося утра, кавалькада беглецов, быстро собравшись, тронулась в обратный путь , чтобы вернуться на разграбленное и догорающее после ночного пожара, пепелище. Вокруг, верно служившего им убежищем дома, с провалившейся теперь внутрь, сгоревшей крышей, куда не кинешь взор, следы грабежа и пьяной вакханалии, разорванные в дикой ярости, не пригодившиеся грабителям вещи, опустошенные и разбитые бутылки из винных погребов, в хлеву и конюшнях обнаружили трупы коров и лошадей с перерезанными горлами. Всюду хаос и тлен.

Пока мужчины разбирали дымящиеся еще завалы, пытаясь соорудить некое подобие крыши над наименее пострадавшим помещением и вывозили трупы животных, женщины расчистили место, сложили простенький очаг и занялись приготовлением нехитрой похлебки. Им помогали, казалось бы, враз повзрослевшие дети.

К вечеру, в сопровождении двух членов городской самообороны, вооруженных кремневыми ружьями с примкнутыми штыками, явился посланник от мэра Кюкюрона, старый солдат- инвалид, который рассказал, что вместе с Вадонами, от нашествия залетных шаек, в эту ночь пострадало еще несколько мелких землевладельцев, не способных в одиночку противостоять нападениям и грабежам. Отметившись и сообщив о том, что окрестные леса кишат любителями легкой наживы, посыльный и сопровождающие его охранники, поспешили засветло вернуться в город. Вместе с ними Жозеф отправил двух слуг, чтобы до темна, успеть найти и пополнить необходимые запасы пороха и пуль, на случай очередного налета, ведь порох, в эти смутные времена, был таким же дефицитом, как и продовольствие. Чтобы получить необходимое количество запасов селитры, необходимой для производства пороха, в стране было организовано ее кустарное производство и сдача военному ведомству. В революционном Париже и многих других городах Франции, чтобы прослыть благонадежным, каждый дом был обязан вывесить на воротах объявление об участии в этом процессе, с указанием количества сданного вещества. Так, что порох «частное лицо» могло приобрести только из-под «полы» в полной тайне от властей и за большие деньги.

Глава 2.

С той жуткой ночи пролетело уже четыре года, а память хранит все в самых мельчайших подробностях. Четыре долгих и тяжелых года прошли в трудах и заботах по восстановлению уничтоженного в ту памятную ночь, имения. Впрочем, и по истечению этого срока, оно все также оставалось не восстановленным в полной мере  и часть сгоревшего дома, все также зияла страшными глазницами выбитых окон, на фоне закопченных стен.

Зато непрошенных гостей являвшихся за поживой, в том числе государственных чиновников и сборщиков налогов, в эти неспокойные годы, хватало с избытком. Принятая Конвентом в июне 1793 года Конституция Франции, в своем 101 пункте гласила: «Ни один гражданин не освобожден от почетной обязанности делать взносы на государственные расходы». Вот они и напоминали, забывчивым гражданам об этой «почетной обязанности».

Первый же пункт этого основного документа республиканского государства цинично гласил: «Целью общества является всеобщее счастье. Правительство установлено, чтобы обеспечить человеку пользование его естественными и неотъемлемыми правами».

Между тем миром и порядком, не говоря уж о «всеобщем счастье», в измученной стране даже не пахло. Якобинское правительство оказалось неспособным в полной мере реанимировать Францию.

Мало того, кроме внутренних бед и проблем, с лета 1792 года над Францией нависла угроза австро- прусской интервенции, которая всерьез обострилась к весне 1793 года, когда в состав анти- французской коалиции вошла Англия и ряд других стран.

Неспокойно было и на западных границах республики, граничащих с Испанией, которая на фоне продолжающихся распрей в Конвенте и Вандейского мятежа, уже готовилась откусить свой кусок от французского пирога. Не менее мятежным было состояние и внутри страны. Так 29 мая 1793 года жители Лиона, находившегося в 170 милях севернее имения Вадонов, подняли восстание и свергли в городе якобинское правительство. Ответным действием стал декрет об уничтожении города, осада которого республиканскими войсками продолжалась с августа месяца.

В том же августе, декретом от 23 дня 1793 года в мятежной республике была введена всеобщая воинская повинность и очередной массовый набор в армию, который касался всех без исключения мужчин. «С настоящего момента, -говорилось в декрете,-  и до тех пор, пока враги не будут изгнаны из пределов территории Республики, все французы объявляются в состоянии постоянной реквизиции.

Молодые люди пойдут сражаться на фронт; женатые должны ковать оружие и подвозить продовольствие; женщины будут готовить платки, одежду и служить в госпиталях; дети – щипать корпию из старого белья; старики заставят выводить себя на площади, чтобы возбуждать в воинах храбрость, ненависть к королям и мысль о единстве Республики» .

В революционную армию были призваны все не состоящие на тот момент в браке, мужчины, в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Старший сын Жозефа, Пьер, которому исполнилось всего то 17 лет и который, не смотря на возраст, считал себя уже взрослым, зрелым мужчиной, способным на героические поступки, оставив домашним коротенькую записку- чтобы не тратить время на долгие проводы и слезы, ушел добровольцем на войну. И таких волонтеров в республиканской армии было не мало.

В то же время, наряду с проявлением патриотизма, в рядах добровольцев и призванных на службу приверженцев республики, в армии ширилось и процветало неимоверное дезертирство. Бежавшие солдаты пополняли шайки грабителей скрывавшихся в диких и труднодоступных местах Люберона, которые за двести лет до того, при короле Франсуа 1 служили убежищем для еретиков- вальденсов, преследуемых католической церковью. И если тогда «папским псам» и армии короля удалось уничтожить «протестантскую ересь» казнив более трех тысяч человек последователей учения Пьера Вальдо и сравняв с землей двадцать две деревни в Любероне, то ныне сил у республиканской армии не было даже для защиты мирного населения в городах.

Жозеф постоял еще немного, в проеме двери, подставив ладони под обрывающиеся с козырька крупные и частые дождевые капли. Прислушался к мерно шуршащему в листьях деревьев дождю, глубоко, всею грудью  вдохнул вечернюю, сырую прохладу и, скрипнув дверью, вошел в дом.

В гостиной освещенной свечами, было мирно и уютно. За столом, где играли, бросая кости в «Гуся», настольную игру с фишками, десятилетний Жозеф и три его маленьких кузины, царило безмятежное веселье. Дети шумно радовались каждому удачному ходу и ревностно следили за продвижением фишек.

Горящий камин, наполнял комнату не лишним, в этот сырой вечер, теплом и рисовал таинственные оранжевые блики, на лицах, предметах и стенах. В глубоких старых креслах у камина, с рукоделием в руках, сидели супруга Жозефа Луиза и жена брата Пьера Мари. Сам Пьер, примостившись рядом на невысокой скамейке за низеньким, почти игрушечным столиком, со стоящим  на нем подсвечником и горящей свечой, читал женщинам вслух «Пастораль» Антуана де Монкретьена.

-Можно с тобой поговорить? -обратился Жозеф к брату.

-Да, да, конечно!- с готовностью ответил тот. Он заложил шелковой ленточкой страницы книги, закрыл и отложил ее в сторону.

-Я готов.

— Нет, не здесь, прошу в кабинет- Жозеф подхватил со столика подсвечник и направился к двери, освещая дорогу брату. Войдя в небольшую комнату, служившую им обоим кабинетом, Жозеф водрузил источник света на стол и усевшись в кресло, знаком попросил Пьера, сесть в кресло стоящее напротив.

— Как ты наверное помнишь, — начал он, -неделю назад, в Кюкюроне, я встречался с поверенным в делах негоцианта Антуана, занимавшегося торговлей с русскими до 1789 года, мсье Ленорманом, который посвятил меня в некоторые подробности, относительно планов русской императрицы, касающихся заселения отвоеванных ею и присоединенных к империи, земель Причерноморья.

По его словам, императрица Екатерина щедрой рукой раздает земли, в том числе и чужеземцам, лишь бы те честно вели свои дела. Причем, переселенцы- землевладельцы освобождаются от всяких налогов, на определенный для развития хозяйств, срок. Похоже, это очень выгодное предложение, которым стоило бы воспользоваться. Ты же видишь, что творится на нашей родине, кровь, обнищание, война и улучшений, явно, не предвидится. Даже нам с тобой пришлось объединить разделенные отцом между нами наследные, земли, чтобы сообща иметь хоть какую-то возможность сводить концы с концами. И все же, сея пшеницу, я всегда думаю, соберу ли урожай я или это сделают за меня другие?

Поэтому, дорогой брат, основательно устав от перипетий этой жизни, я принял решение, попытать счастья в чужих краях и другого шанса у нас уже не будет… Ты со мной?- Жозеф вопросительно взглянул на Пьера.

-Ты же знаешь, что я всегда был твоим союзником, полагаясь на мудрость старшего брата, но сейчас, позволь тебе возразить- начал тот,- Путь в чужую страну тяжелый и опасный, к тому же легально покинуть воюющую Францию вряд ли удастся- сочтут дезертиром, еще хуже  роялистом или шпионом, а там, один разговор- гильотина.

Да и правда ли все то, что наговорил тебе мсье поверенный? A beau mentir qui vient de loin. (Тому лгать легко, кто был далеко), а у меня маленькие дети…

-Я знаком с мсье Ленорманом давно,- перебил брата предостерегающе подняв ладонь Жозеф, -Не припомню случая, чтобы я усомнился в правдивости его слов. К тому же, мне знакома одна семья таких же как мы землевладельцев, решившая также покинуть Францию, причем, не взирая на то, что у них еще совсем маленькая дочь. Я уверен, что наберется немало других, согласных рискнуть. Конечно, вслух говорить об этом не безопасно.

-Послушай, брат, для того, чтобы уехать, нужны деньги, причем, деньги не малые, а у нас, как видишь…-Пьер иронично усмехнулся и повел рукой вокруг, -Пожалуй, я все же не стану рисковать, возможно в будущем что-то переменится.

-Что ж, ты имеешь право выбора…- в раздумье произнес Жозеф и после короткой паузы,- Думал я и о деньгах… У каждого из нас есть еще участки земли, унаследованные от отца и фамильные драгоценности, которые отец велел хранить на непредвиденный случай. Похоже, такой случай настал.

Вот только землю продать в эти  сложные времена будет совсем не просто.

-Не утруждайся на этот счет,- Пьер положил свою ладонь на запястье руки брата,-  если ты окончательно для себя все решил, я готов уступить свою часть ценностей в обмен на твою землю и этот дом.

-Да, это был бы, наверное, самый подходящий вариант! Жозеф вскочил и приобняв левой рукой за плечи поднявшегося с кресла Пьера, с чувством протянул ему свою правую руку,- Спасибо, брат!

Крепкое мужское рукопожатие поставило точку  в этом непростом для них разговоре.

В тот же вечер Жозеф посветил в свои планы жену.

-Делай как знаешь, и будь, что будет.- последовал ее кроткий ответ,- я во всем полагаюсь на твою мудрость…

В ту промозглую, дождливую ночь Жозеф так и не смог уснуть до утра, он сидел в своем кабинетном кресле в тяжелых раздумьях, наверное, в сотый раз, задавая себе вопрос: правильным ли было его решение и имеет ли он право подвергать опасности, жизни жены и ребенка?

Тревожило его и долгое отсутствие весточки от старшего сына Пьера, волею судьбы оказавшегося в составе 22 армейской бригады, в самом горниле войны. Впрочем, до южных предгорий Люберона противоречивые сведения об операциях республиканской армии на севере республики  доходили с большим опозданием. Но любое, полученное через многих посредников, известие, тревожило и заставляло тоскливо ныть  сердце.

Укрепившись в мыслях о правильности своих действий, Жозеф поднялся, придвинул к книжному шкафу, занимавшему всю стену кабинета, легкую лесенку, снял с верхней полки и отложил в сторону несколько тяжелых фолиантов, отмеченных шрамами давнишнего пожара. Открывшаяся взору, и ни чем не отличающаяся от других стен, стена шкафа имела свой особый секрет. Стоило лишь натиснуть на нее в определенном месте, как, сработав, потайная пружина открывала небольшую, невидимую постороннему глазу дверцу. За дверцей был тайник, в котором братья Вадоны хранили свои ценности и тайны. Отложив в сторону пару запасных пистолетов, извлеченных из тайника, Жозеф достал из темной глубины ниши, довольно большой и тяжелый, резной ларец. Сдув с его крышки легкую пыль, мсье Вадон поставил ларец перед собой на стол, снял с шеи цепочку с ажурным ключиком и отомкнув миниатюрный замочек, откинул крышку. Пламя свечи испуганным мотыльком колыхнулось из стороны в сторону и успокоившись, осветило бумаги находившиеся внутри.

Это был семейный архив, — хранилище деловых писем, выписок из метрических книг, документов на право владения землей и прочих нужных и устаревших уже бумаг. В ту памятную ночь нападения и вынужденного бегства, Пьер, брат Жозефа успел захватить с собой этот ларец с бумагами и драгоценностями, спасая, таким образом, семью, от куда более ужасающих последствий.

Жозеф  начал перебирать бумаги. Вот на свет из ларца был извлечен документ, на твердой обложке которого имелась надпись «Контора Леона Оливье нотариуса в Лурмарени, 1777 год», скрепленная восковой печатью. Он быстро пролистал страницы документа: «…братья Жозеф и Пьер Вадоны, перед королевским нотариусом города Кюкюрона, объявили о разделе земли и наследства полученного от их отца Винсента Вадона… часть здания… квартал Фигиер, находящийся на западе имения… установлены межевые столбы…»

Было это всего лишь шестнадцать лет назад. Единственному тогда еще сыну Жозефа, первенцу Пьеру исполнился только годик и жили они в старом фамильном доме в Кадене, всего лишь в нескольких милях от Кюкюрона. Здесь же в этом доме в 1783 году,  появился на свет и младший сын Жозеф…

А этот золотой луидор с портретом короля Людовика 13 и надписью по кругу «LVD XIII D G FRET NAV REX»-знак отличия, принадлежавший прадеду Жозефа, Антонию Вадону, полученный им за участие в успешной кампании против испанцев в1668 году во Франш-Конте, когда тот служил под  командованием французского полководца «Великого Конде». Как известно, кампания окончилась победой французов и заключением «Ахенского мира».

Под бумагами рука нащупала небольшой, кожаный мешочек с женскими украшениями. Развязав завязки, мсье Вадон высыпал часть из них себе на ладонь… Эти перстни когда-то украшали пальцы его матери… А эти

тяжелые серьги и колье некогда принадлежали бабке Жозефа, Анне- Марие, урожденной Роше…

Жозеф легко провел подушечками пальцев по ярко блестевшим, даже в тусклом свете одинокой свечи, бриллиантовым камням. Многое, очень многое могут рассказать о роде Вадонов эти фамильные ценности , жаль, что с  большей частью их придется расстаться…

Глава 3.

Как не спешил Жозеф в кратчайшее время решить все свои вопросы, на подготовку к побегу потребовалось несколько недель, наконец, к средине сентября 1793 года все было готово. Арендованный фаэтон, запряженный парой лучших лошадей из конюшни, теперь уже Пьера Вадона с сидящим на козлах молчаливым и медлительным кучером Леоном, сыном верного Теодоро, подкатил к крыльцу еще в предрассветной мгле. Следовало торопиться, чтобы миновать Кюкюрон, не встретив любопытных знакомых.

Наскоро попрощавшись с близкими и слугами, которые не скрывали слез, семья Жозефа заняла места в фаэтоне. Кучер, привстав на козлах, легонько тронул бока коней вожжами, цокнули копыта и экипаж, плавно набирая скорость, покатил по тряской, каменистой дороге, в неизвестность. Еще несколько минут и он исчез за поворотом.

Стоит сказать о том, что буквально за неделю до отъезда семейства, Конвент принял «закон о подозрительных», которые объявлялись врагами республики «сочувствующими тирании». Таких следовало выявлять и брать под арест. То есть, в число подозрительных, мог попасть практически каждый, что  в значительной мере повышало риск побега семейства Вадонов.

Нежные лучи рассветного солнца, окрасившие верхушки деревьев, застали путешественников при въезде в Кюкюрон. Погруженный в свои думы, глава семейства машинально ощупывал во внутреннем, потайном кармане дорожного плаща, бумажный свиток. Это был документ за подписью мэра коммуны Кукурона и членов муниципального совета, скрепленный городской печатью, удостоверяющий личности путешественников, «отправляющихся на воды по состоянию здоровья», который должен был служить пусть слабой, но все ж таки в некоторой степени,  охранной грамотой при непредвиденных обстоятельствах.

Дабы не возбудить подозрений, с собой взяли только самое необходимое. Драгоценности, теперь составляющие все богатство семьи, Луиза спрятала в кожаном мешочке на своей груди. Путь предстоял не близкий, нужно было преодолеть около семидесяти миль- минимум трое суток пути , чтобы достичь глухого уголка средиземноморского побережья, где их должны были ждать.

Благополучно миновав Кюкюрон по западной его окраине, экипаж с путешественниками направился в Ансуи. Утреннее солнце освещало лежащие на пути холмы, поросшие редким лесом, невысокие, мрачные скалы, живописные развалины, напоминавшие о былых временах и создавало контрастом глубоких свето-теней незабываемые пейзажи, достойные кисти модного тогда живописца Юбера Роббера. Младший Жозеф, пораженный такой невиданной им прежде, красотой ландшафта, без умолку болтал и беззаботно вертелся, глядя по сторонам. В сущности, даже не смотря на свой десятилетний возраст, он оставался еще все тем же любознательным и непоседливым мальчишкой. Его беззаботность успокаивала родителей и придавала уверенности в благополучном исходе путешествия.

А вскоре, после того, как оставив в стороне Ансуи, благополучно миновали охраняемый гвардейцами каменный мост через Мардерик, настроение у всех улучшилось окончательно и все трое принимали самое живое участие в общей беседе. Тем самым, подтверждая древнее утверждение: при расставании, две трети грусти достается остающемуся и только одна треть уходящему.

Впрочем, похоже, охранявшим мост солдатам было совсем не до путешествовавшей с ребенком, семейной пары. Они были заняты более важными делами- азартно резались в кости, причем на кону стояла «приличная» для «дырявого кармана» сумма в несколько су.

После моста, ухабистая, каменистая дорога на Вильлор потянулась вдоль  мрачного, холмистого массива, поросшего густым лесом- идеальные места для дезертиров- грабителей. Отдохнувшие на привале кони, хотя и без труда преодолевали мелкие дорожные препятствия, плелись медленным шагом, правда, даже в этом случае, пассажиров трясло и подбрасывало на каждом ухабе.

Похоже, поэтому, все пропустили момент, когда из леса высыпала небольшая, пестрая ватага разбойников с дубьем, вилами и разного рода холодным оружием в руках, впрочем, было среди них  несколько человек в потрепанной военной форме вооруженных  ружьями на перевес, с примкнутыми к стволам штыками. Причем их белые лосины, давно потерявшие свой естественный цвет, синие мундиры, бывшие таковыми, пожалуй, лишь в прошлой жизни, да отсутствие на головах форменных треуголок, говорили о безмерных тяготах жизни беглецов в лесах.

Двое из грабителей сдерживая лошадей, подхватили их под уздцы. Другие, же, углядев всего двух мужчин, способных оказать сопротивление, без опаски направились к экипажу.

-Стой!- в полный голос вскричал Жозеф, вскакивая и отбрасывая в стороны полы широкого, дорожного плаща. В каждой руке его появилось по пистолету со взведенными уже курками. Чуть замешкавшийся Леон, достал, из недр под сиденьем двуствольный пистолет , взвел курки и привстав во весь свой гигантский рост, приняв воинственную позу, вытянул руку с пистолетом по направлению приближавшихся..

-Мы всего лишь путники, не имеющие ничего для вас ценного,- продолжил Жозеф, -но мы готовы защищать свои жизни и по крайней мере, сумеем уложить четверых из вас. Так, что решайте, угодно ли вам, получить пулю в лоб или мирно позволить нам продолжить свой путь?

Похоже, хладнокровие, с которым Жозеф обратился к грабителям, подействовало на них отрезвляюще, по крайней мере, никто из них не рискнул сунуться вперед. Потеряв всю свою воинственность, дезертиры опустили , по-видимому, не заряженные ружья и вопросительно глянули на совсем не приметную в этой толпе фигуру предводителя, выделяющуюся, пожалуй лишь треуголкой с красно-синей кокардой на голове, да некогда белым шарфом на поясе, за который была всунута тонкая шпага с богатым эфесом, по-видимому- ценный трофей удачного грабежа.

Почувствовав угрозу своему авторитету, главарь незадачливых разбойников вышел вперед, знаками выказывая свои миролюбивые намерения, и обратился к Жозефу с речью, совсем не свойственной простолюдину:

-Достопочтимый мсье, приношу вам свои извинения за случившийся инцидент и спешу вас уверить, что мы совсем не желали нанести вам физический или материальный урон. Мы бедные люди, живущие на подаяния, смиренно просим у проезжающих по нашим территориям сделать посильный взнос на наше пропитание, и обещаем, денно и нощно молить Господа о вашем здоровье.- при этом, зеленый глаз, похоже, отъявленного шельмеца, в упор уставился в лицо Жозефа, другой же, хитро прищурился, дублируя улыбку, расплывшуюся на лице главаря.

Каким  бы не было серьезным положение, в которое попали путешественники, однако, витиеватая, высокопарная речь хитреца, насмешила мсье Вадона, и он весело расхохотался.

-Ну, раз так, придется помочь братии от скудости нашей,- он аккуратно опустил затвор и засунул один из пистолетов за пояс, другой все также, как бы между делом, оставался направленным на лесных братьев. Покопавшись в своих бездонных карманах, Жозеф достал серебряный луидор, который швырнул предводителю, тот налету поймав его, припечатал громким шлепком на раскрытую ладонь другой руки и рассмотрев, расплылся в улыбке, скрывшей оба его глаза.

-Благодарю вас, мсье!- бродяга под хохот братии, сделал вполне изящный реверанс. В ответ, Жозеф едва коснулся пальцами своей шляпы.

-Трогай, Леон.

Не выпуская из руки пистолета, Леон легонько щелкнул вожжами по бокам коней. Застоявшиеся лошади двинули экипаж и вновь ухабистая, каменистая дорога потянулась под колеса фаэтона. Жозеф спрятал, не пригодившееся , к счастью, оружие. Только тогда Луиза перевела дух и прижалась к плечу мужа.

-А я совсем не испугался- не утерпев, похвастался сын, -если, что, то мы бы справились. Правда, папа?- Жозеф устало кивнул…

Глава 3.

Миновали Вильлор, теперь дорога вилась долиной Дюранса, по равнине, среди убранных уже, клочков крестьянских полей и редких оазисов из величавых деревьев, насчитывающих, пожалуй, не одну сотню лет жизни. Среди которых, виднелись такие же древние, ветхие каменные лачуги, крытые соломой, реже чешуйчатой глиняной черепицей.

В этих оазисах еще теплилась жизнь: лаяли беспризорные голодные собаки, мычали тощие коровы. Покрытые паршой и струпьями овцы, конкурируя с малочисленной домашней птицей, выщипывали жалкие остатки редкой травы, а над уличными очагами вился едкий, сизый дым, от горевшего в них коровьего кизяка. Изможденные трудом и тяготами жизни, состарившиеся еще в молодости крестьянки и играющие в глубокой, придорожной пыли, дети, тоскливыми, голодными глазами провожали каждый проезжающий экипаж. Экипажи проносились мимо таких бедных оазисов без остановки, справедливо полагая, что разжиться съестным здесь не удастся ни за какие деньги.

Усталые лошади мягко катили фаэтон Вадонов по широкой, накатанной  многими колесами дороге.  Проехали еще несколько миль пути, теперь уже вдоль реки, испещренной перекатами и каменными отмелями, на которых одинокие рыбаки с плетенными из лозы корзинами- вершами пытались добыть пропитание своим семьям.

Дорога становилась многолюднее. Навстречу все чаще стали попадаться двухколесные повозки, груженные нехитрыми крестьянскими пожитками и произведениями полей и огородов. Встречались одинокие группки людей с мешками за плечами и корзинами в руках.

Не доезжая окраины Пертюи, обогнали большой отряд усталых солдат национальной гвардии , одетых в голубые мундиры, которые с ружьями на плечах, нестройно брели под барабанную дробь,  по пыльной дороге, поднимая в воздух целые клубы рыжей пыли, над которой усталой птицей плыло трехцветное, с такой же цветной каймой по краям, знамя. Вслед за гвардейцами,  разномастные , почти невидимые в пыли лошади, медленно  тащили два артиллерийских орудия.

Обогнав движущееся облако пыли, экипаж приближался к мосту через Дюранс. Уже издали путники заметили замершие при въезде на мост, перед укрепленным мешками с песком, постом гвардейцев,  экипажи и крестьянские повозки, ожидавшие своей очереди и досмотра. Гвардейцы с ружьями на перевес и примкнутыми штыками бесцеремонно перетряхивали багаж в повозках, а толстый, неуклюжий сержант, с висячими, пружинистыми усами ,тщательно изучал предъявленные проезжающими, бумаги.

-Не будем рисковать, повернем в Пертюи, -тихо проговорил Жозеф дотронувшись до плеча Леона. Слегка кивнув в ответ, верный кучер, объехал столпотворение у моста, выехал на мощеную камнем дорогу и повернул  лошадей влево, к виднеющимся примерно в  миле, первым домам окраины городка.

С непривычки все уже порядком устали, проведя целый день в тряском фаэтоне, да и лошадям, проделавшим такой сложный  путь, следовало хорошенько отдохнуть. Решение появившейся проблемы отложили назавтра. К счастью, ночлег нашли без особого труда, здесь же на окраине Пертюи. Всего за несколько су с человека, хозяин, мсье Жако, предоставил комнату и скромную, деревенскую пищу, состоящую из сыра с зеленью, хлебных лепешек и кислого вина.

Правда, он, усмотрев в путешественниках явно не простых людей, долго и подозрительно расспрашивал приезжих, кто, откуда и не принадлежат ли они к проклятым роялистам, из-за которых у него могут быть серьезные неприятности. Потом, тяжело вздыхая, шевеля губами и тыча заскорузлым, грязным пальцем, медленно читал предоставленную Жозефом его, не совсем надежную бумагу, годившуюся лишь для подобных случаев, и только услышав приятный его уху, звон монет, извлекаемых из кошелька, стал вдруг, почтителен и крайне любезен.

Усталых лошадей распрягли и определили в стойло во дворе, наполнив ясли сухим сеном, которое им, привыкшим к сочной, зеленой траве, пришлось совсем не по вкусу и если бы не Леон, предусмотрительно запасшийся в дороге овсом, они остались бы голодными. Сам Леон устроился рядом, с лошадьми на соломенном тюфяке, любезно предоставленном хозяином, незаметно сунув под кошму, которой укрывался, свой двуствольный, готовый к применению, пистолет.

Несмотря на усталость, Жозефу не спалось, сказывалось нервное напряжение прошедшего дня. Тихо поднявшись, чтобы не разбудить жену и сына, он спустился в грязную, мрачную кухню, где у затухающего уже очага, полулежа в деревянном кресле, связанном веревками для прочности, хозяин, завершая чреду дневных забот, отчаянно пыхтел трубкой, запивая едкий ее дым вином, хлебая прямо из бутылки, стоящей рядом, на столе.

Бросив на грубый, дощатый стол, звонко зазвеневшую в тишине монету, Жозеф присел на табурет у стола. Монета, описавшая полукруг, подкатилась к хозяину, который, движением кошки учуявшей мышь, не отводя взгляда от легких языков пламени пробегавших по углям  в очаге, накрыл ее своей большой ладонью, и молча подвинул гостю недопитую бутылку. Мсье Вадон плеснул себе вина в глиняную кружку и завел с хозяином пустой, ничего не значащий разговор.

К тому времени, когда угли в очаге подернулись легкой, серой золой, окончательно сгустив в помещении ночной мрак и заставив зажечь фитиль отчаянно коптящей, тусклой, масляной плошки, на столе громоздилось уже несколько пустых бутылок. Хозяин был совершенно пьян, зато Жозеф, лишь делавший вид, что пьет вместе с ним, сумел узнать довольно много интересного, что вполне могло пригодиться в дальнейшем.

Ну, скажем, выяснилось, что наравне с роялистами, приверженцами короля и старых порядков, хозяин также ненавидит республиканцев- якобинцев, считая их выскочками, не видящими ничего дальше своего носа и убийцами. Подобные  политические взгляды хозяина, весьма заинтересовали  мсье Вадона и пригодились ему чуть позже.

Искусно ведя разговор, Жозеф выяснил, что приютивший их хозяин,  всерьез промышляет браконьерством, ставя силки на зайцев и перепелов на границе холмистого лесного массива, вплотную подступавшего к устью Дюранса, в пяти- шести  милях от Пертюи. Но самое главное, река в этом месте не глубока, а каменистое дно ее  и множественные перекаты позволяют легкому, колесному экипажу, без особого труда, преодолеть эту водную преграду.    Правда, и республиканцы знают об особенности этих мест, вот потому вдоль реки и дежурят дозоры гвардейцев, на которые легко нарваться, не зная тайных троп браконьеров.

Утром Жозеф вновь встретился с хозяином, который в отличие от вчерашнего своего настроения и хвастливой болтовни, был мрачен и молчалив.

-Мсье Жако, — начал Жозеф,- вы помните нашу вчерашнюю беседу? Похоже, откровенничая, мы наговорили друг другу много лишнего, то есть, такого, что позволило бы нынешней республиканской власти, без суда отправить нас на гильотину. Однако, совершенно не в моих интересах, да я думаю, и не в ваших тоже, открывать третьим лицам наши, ставшие общими, секреты. Мало того, я предлагаю вам неплохо заработать, на ваших браконьерских навыках. Всего открывать не буду, попрошу лишь, взять нас с вами на охоту. А там, лишь помогите обойти посты и покажите подходящий брод через Дюранс. По сути, вы ничем не рискуете, продолжая заниматься привычным для вас делом, зато в вашем кармане может оказаться целый золотой луидор.

Упоминание о деньгах было весьма своевременным и оказало живительное действие на старого браконьера.

-Я к вашим услугам, мсье!- глаза Жако по юношески блеснули,- Но два луидора всегда лучше одного…

-Согласен,- кивнул Жозеф- один сейчас, другой на переправе.

-По рукам, но только на охоту сегодня мы уже опоздали, отправимся завтра, по ночи.

Глава 4.

Глубокой ночью, почти не сомкнувший глаз Жозеф, бесцеремонно растолкал безмятежно спавшего уже в полной амуниции на тюфяке, в кухне, Жако:

-Похоже пора!

Для отъезда все было приготовлено с вечера, так, что на сборы и экипировку лошадей затратили не более четверти часа. Жако занял место проводника, рядом с Леоном на козлах и экипаж неспешно тронулся в путь по спящим улицам Пертюи, держа курс на северо-восток, удаляясь от опасного моста через Дюранс. Хорошо знавший город и как кошка ориентировавшийся в темноте, старый браконьер указывал путь и довольно скоро путники заметили неяркий костер у заставы на выезде из города. Жозеф внутренне напрягся и ощупал готовые к стрельбе, пистолеты.

-Не, тревожьтесь, мсье,- угадал состояние Жозефа Жако,- здесь будет все в порядке.

Заслышав цокот копыт о булыжную мостовую, от костра отделилось несколько гвардейцев с ружьями на перевес:

-Стой!- гвардейцы преградили путь фаэтону.

-Да ты, что, своих уже со сна не узнаешь?- весело и непринужденно протянул браконьер, грузно спрыгивая на землю,- это же я, Жако!

-А-а! Кузен…- усмехнулся высокий гвардеец, опуская приклад ружья на землю и обращаясь к напарникам, все еще нерешительно державшим оружие на изготовку,- да свои, это, свои.

Закинув ружья на плечи, гвардейцы потеряли интерес к происходящему и вернулись к костру.

-Ну, и куда ты собрался, снова за своей браконьерской добычей?- похоже, лицо кузена, находящееся в тени растянулось в ехидной улыбке.

-Конечно! Ты же знаешь, что сейчас самое время…

-А кто это там с тобой?

-Да, старый приятель с женой и сыном, едут в Ла-Бастидони к родственникам, вот, спасибо им, согласились подвести. Чего мне за зря ноги бить.

-И то верно…- гвардеец, чуть помедлив, обратился уже к Жозефу:

-Мсье, не хотите ли подарить служивым несколько монет, чтобы успешным был ваш путь, а мы бы выпили за ваше здоровье?

-Ну, конечно же, вот возьми!- Жозеф наклонившись, протянул на ладони несколько мелких монет. Подхватив и поспешно спрятав деньги в бездонный свой карман, кузен браконьера Жако, как на параде, отсалютовал оружием, затем махнул рукой во тьму:

-Проваливайте, да поскорее, пока наш сержант видит сладкие сны, не то несдобровать нам тут всем…

Не дожидаясь повторной команды, фаэтон двинулся с места, так, что Жако пришлось запрыгивать на облучок уже на ходу.

Оставив позади себя довольно позвякивающего монетами в кармане гвардейца, экипаж некоторое время двигался по дороге на Ла- Бастидони. Но лишь только удалились на приличное расстояние от костра на посту, который виднелся теперь в темноте уже небольшой яркой точкой, как старый браконьер приказал свернуть на еле приметную, плавно уводящую в сторону Дюранса, дорогу.

Эта дорога петляла среди невидимых в темноте, крестьянских полей, иногда ныряя в поросшие кустарником и редкими деревьями, неглубокие балки, обдававшие путешественников ночной прохладой. Лошади неспешно тянули экипаж, понемногу приближаясь к невидимой цели. Под утро, миновав цепь невысоких холмов с редкой лесной растительностью, въехали в настоящий лес, и хотя первые лучи восходящего солнца уже расцвечивали небо, в лесу было еще темно. Вскоре, к лесным запахам примешался еле уловимый запах сырости, похоже, река была где-то рядом. Однако, этот запах внезапно смешался с острым дымом костра.

— Тихо! Впереди дозор,- еле слышно произнес опытный браконьер, теперь  он вел лошадей в поводу, неслышно ступая, прислушиваясь к просыпающему лесу и зорко глядя по сторонам. Прошло уже не менее получаса, прежде чем впереди, среди расступившихся вдруг деревьев, прямо из утреннего тумана, показался невысокий берег с широкой каменной грядой, ведущей на другую сторону реки. Жако не обманул, место было и впрямь,  подходящим. Пока осматривались  и готовились к переходу через водное препятствие, Жако метнулся в лес и приволок большую, крепкую жердину.

-Пригодится,- объяснил он, вручая ее Леону.

-Ну-с, мсье, время получить с вас вторую половину награды.

Жозеф без слов протянул старому браконьеру луидор, затем, не взбираясь в экипаж, подобрал вожжи и легонько коснулся ими лошадей, заставляя войти вводу. Когда он оглянулся, браконьера на берегу уже не было…

Каменная гряда, по которой двигался фаэтон с сидящими в нем Луизой и сыном ,  совсем не напоминала ровную, безопасную дорогу. Несмотря на то, что идущий впереди  Леон пытался выискивать наиболее удобный путь, ощупывая дно жердью,  колеса то и дело проваливались в глубокие рытвины, не видимые под водой, или натыкались на предательские камни, задерживающие движение. В такие моменты, бредущий за фаэтоном Жозеф, подставлял свое плечо, помогая лошадям преодолеть препятствие и до времени, это ему удавалось. Но только до времени….

До противоположного берега оставалось уже совсем ничего, когда фаэтон, наткнувшийся на невидимые под водой камни, сильно тряхнуло и соскочившее с камня правое заднее колесо,  прочно застряло в узкой ,глубокой расщелине, сильно накренив экипаж и чуть не опрокинув в воду Луизу и сына.  Напрягая, все свои силы, Жозеф пытался помочь лошадям вырвать колесо из западни, но все было тщетно.

Впрочем, еще хуже было то, что начинающееся утро разбудило легкий ветерок, который играючи, разогнал плотную завесу тумана, служившего беглецам хоть какой то защитой, теперь же они маячили на равнине реки, подобно пальме среди пустыни, видимые и уязвимые со всех сторон. И тут, на берегу, который они покинули, показалась небольшая группа гвардейцев в своих неизменных, голубых мундирах. ..

Еще издали, заметив застрявший фаэтон и копошившихся возле него людей, гвардейцы, по команде сержанта, опустившись на одно колено, дали залп. Несколько пуль, с противным визгом отрикошетили от камней у ног Жозефа. Тот обернулся и увидев, что гвардейцы готовятся к новому залпу, закричал

-Помогите мне!

Прыгнув в воду, сын подхватил вожжи, а бросившийся на выручку Жозефу, Леон, действуя жердью как рычагом, напряг все свои силы. Еще мгновение и колесо вырвалось из западни.

Натруженные кони, не разбирая дороги,  рванули к спасительному берегу, волоча по камням, крепко вцепившегося в вожжи, не удержавшегося на ногах сына. Следом за фаэтоном бежали Жозеф и Леон. Второй залп гвардейцев рассеялся над головами беглецов, веером просвистевших пуль.

Жозеф со слугой, нагнали лошадей, лишь когда те застряли в густом береговом кустарнике. Тут же, крепко зажав вожжи в исцарапанных и кровоточащих руках, лежал младший Жозеф. Возле него уже хлопотала бледная Луиза, пытавшаяся привести мальчика в чувство. Отец взволновано прикоснулся к плечу сына. В это время тот открыл глаза, увидел близких ему людей, потянулся обнять мать и со словами «я очень испугался», расплакался как-то уж очень по-детски.

Из кустов Жозеф и Леон наблюдали, как гвардейцы, не видя преследуемых, еще какое-то время потоптались на берегу, громко обсуждая событие, затем, закинув ружья за плечи, удалились.

Глава 5.

Беглецы перевели дух, освободили застрявших в кустах лошадей и забравшись подальше в чащу, приведя себя в порядок, приступили к позднему завтраку, после чего продолжили свой путь ориентируясь по уже стоявшему высоко, солнцу.

Лошади несли экипаж по едва намеченной дороге, петляющей по самой кромке долины Дюранса расширяющейся к югу и уводящей все дальше от реки.   Слева от дороги, скрытой среди кустов и одиночных деревьев, высились высокие холмы  поросших лесом предгорий и голые скалы с редкой растительностью уцепившейся за каменные расселины. Несколько раз среди деревьев с кронами уже тронутыми легкой, осенней желтизной, мелькнули живописные руины старинных домов, в которых еще, похоже, теплилась угасающая уже жизнь, и присмотревшись, можно было рассмотреть силуэты занятых своими делами людей. Которые при виде проезжающего экипажа, растворялись на фоне ландшафта, как привидения. К вящей радости наших путешественников, путь по этим довольно безлюдным местам обошелся без каких либо происшествий.

Вскоре, как и предполагали, эта малоприметная дорожка вывела их на широкую, многолюдную дорогу между Пертюи и Венелем, в двух милях от моста через Дюранс, который им удалось миновать с целым рядом приключений.

Венель проехали не въезжая в селение, по восточной его окраине. Купили еду здесь же на дороге у крестьянина, везущего продукты в Экс-ан-Прованс. Слева, вдоль дороги все также тянулись живописные лесистые холмы, манившие под сень деревьев усталых путников. Чтобы дать отдых утомившимся лошадям, свернули с дороги к деревьям и расположились в тени, под ветвями огромного дуба, не опасаясь внезапного нападения со стороны, наверняка прячущихся в этих обширных лесах, дезертиров и грабителей. В двух сотнях футов от бивака путешественников, простиралась дорога по которой , время от времени, то в одном, то в другом направлении двигались повозки и проходили люди. Отдохнув три четверти часа под сенью гостеприимного дуба, беглецы продолжили свой путь к побережью.

Чем ближе подъезжали к Экс-ан-Провансу, тем все больше попадалось на дороге людей и повозок всех мастей, поэтому, никогда не бывавшие в этой части Прованса Вадоны, поняли, что впереди довольно крупный город. Солнце уже склонялось к закату, когда экипаж, миновав пост гвардейцев и гражданских лиц городской самообороны, готовящихся к ночной страже, беспрепятственно въехал в город. Напившись и напоив лошадей у встретившегося им на крохотной площади фонтана, путешественники продолжили свой путь по каменным городским мостовым. На удивление, в это еще не позднее вечернее время, улицы были уже пустынными. Пришлось блуждать не менее получаса, прежде чем отыскать, к кому обратиться с вопросом о ночлеге.

Усмотрев,  над крышами домов узкий готический шпиль церкви, наши путешественники, справедливо полагая, что здесь им обязательно подскажут, где можно обрести временный кров. Отыскав путь среди маленьких средневековых улочек, выехали на площадь перед храмом. Вот только оказалось, что церковь Святого Жана Мальтийского была закрыта и разграблена еще в первые дни революции. Теперь здесь, размещался склад военной амуниции, который  охраняли скучающие гвардейцы.

Один из них , сочувствуя уставшим, пропыленным путникам, показал дорогу в гостиницу, находящуюся всего в двух кварталах от церкви, на бульваре флотоводца Клода Форбена у кладбища Сен-Пьер.

Наступившей ночью, когда патрули гражданской самообороны и военных, прочесывали город в поисках подозрительных лиц и шпионов, усталые беглецы, сбросив свою пыльную, дорожную одежду и умывшись, давно уже крепко спали в гостиничных постелях. Миновал уже третий день путешествия, и до заветной цели оставалось чуть больше двадцати миль.

Дальнейший путь продолжили, когда город уже проснулся, а на улицах и дорогах царило оживление. Однако, чем дальше отъезжали от приютившего их на ночь города, тем пустыннее становилась дорога. Маленький Мерей проехали в одиночестве и уже подъезжали к Гардану, когда впереди показалось облако пыли. Приблизившись, увидели удрученно бредущую под конвоем гвардейцев, пеструю колонну мобилизованных в армию крестьянских парней. Заметив догоняющий их фаэтон, командующий конвоем унтер-офицер, взмахом руки подозвал двух солдат, которым отдал отрывистое приказание. Гвардейцы, скрестили штыки, перед приближающимися путешественниками, требуя  остановиться. Когда лошади замерли, перебирая натруженными ногами, унтер-офицер вышел вперед и голосом, не терпящим возражений, обратился к Жозефу:

-Гражданин! Ваши лошади нужны республике!

-Нам они тоже нужны не меньше…-предчувствуя, что-то  непоправимое, кисло усмехнулся Жозеф.

-Не время думать о личном, когда отечество в опасности!- с пафосом произнес мародер и подал знак солдатам.

Один из них, закинув ружье за плечо, ухватил лошадей под уздцы. Другой, обойдя фаэтон, перерезал штыком ремни, которые крепили дорожную корзину с вещами, и сбросил ее в пыль. Затем, приблизившись, без слов, ткнул штыком в плечо Жозефа, кивком головы приказав выйти из экипажа.

Протестуя и осознавая всю тщетность сопротивления произволу, мсье Вадон, подчинился, помогая жене и сыну спуститься на дорогу. Обычно молчаливый Леон, выругался, облегчив душу, смачно плюнув в дорожную пыль и швырнув в сердцах вожжи гвардейцу, соскочил с козел. Тот тут же занял  его место кучера и с готовностью посмотрел на командира. Унтер, не заставляя себя ждать, плюхнулся на кожаное сиденье фаэтона и прикоснувшись двумя пальцами к треуголке, отсалютовав ограбленным путешественникам, ткнул тростью гвардейца в спину, отдавая приказ, трогаться. Фаэтон покатился, чтобы занять свое место во главе колонны.

Обескураженные беглецы продолжали стоять  посреди дороги, глядя в след удаляющемуся облаку пыли…

Прошло не мало времени, пока бредущих по дороге усталых путников, настигла крестьянская повозка. Согнутый в три погибели, с непропорционально большими руками, возница, долго и подозрительно смотрел на невесть откуда взявшуюся на этой, пустынной дороге компанию, однако женщину и мальчика до Гардана подвезти согласился. Жозеф и Леон шагали рядом, время, от времени чувствуя на себе, брошенные искоса недоверчивые взгляды крестьянина.

В Гардане удалось найти возчика, который за золотой луидор согласился отвезти семейство Вадонов на побережье. Ранним утром следующего дня, здесь, в этом городке они расстались с Леоном, хотя тот порывался проводить хозяина с семьей до  места. Прощаясь с верным слугой, с которым пришлось многое испытать в этом путешествии, Жозеф щедро наделил его деньгами на обратную дорогу, и крепко пожав ему руку, устроился вместе с семьей среди пустых ивовых корзин на крестьянской телеге, приближавшей их к финишу  путешествия. Мерный цокот лошадиных копыт и грохот колес повозки становился все глуше, наконец, и сама повозка с путниками исчезла за очередным поворотом кривой улицы, а верный Леон все стоял на мостовой, в золотых лучах загоревшейся над городом зари, безмолвно глядя повозке в след. Наконец, тяжело вздохнув, он повернулся и решительным шагом зашагал в обратную сторону, навстречу солнцу.

Глава 6.

Похоже, на завершающей своей стадии, путешествие на неудобной, крестьянской телеге должно было стать для семьи Вадонов еще одним испытанием. Неразговорчивый, меланхоличный крестьянин, дороживший своей кормилицей, плюгавой, немолодой уже лошадкой, даже не пытался ускорить ее шаг. Сонамбулой, опустив низко голову, и казалось, даже не открывая глаз, лошадь меланхолично тащилась по дороге. Кто хоть раз испытал на себе езду на телеге с низкими бортами из неошкуренных жердей, по камням, тот, пожалуй, может представить себе всю прелесть подобного путешествия. Время от времени, к вящей радости возницы, а еще больше лошади, путешественники покидали тряский, неудобный экипаж и неспешным, прогулочным шагом шли рядом с ним. Впрочем, в путешествии на подобном транспорте был свой, причем, огромный, плюс, так как никто из обгоняющих или попадающихся навстречу не обращал внимания на чахлую лошадь, ветхую повозку и путешественников с ног до головы покрытых серой, дорожной пылью. Дорога вилась по холмистой долине, зажатой справа и слева зелеными холмами гор. Миновали несколько небольших бедных селений, палаточный лагерь республиканской армии, с выставленными как на параде, тремя старыми пушчонками на колесных лафетах, похоже отлитых еще во времена «Короля Солнце» Людовика 14-го, более ста лет назад. Над грозным лагерем гвардейцев развивался гордый, трехцветный стяг. По обе стороны дороги, словно лоскуты, выпавшие из шкатулки мастерицы, тянулись уже убранные поля, обрамленные сорняком и старой крапивой. В таких местах, возница, не останавливая лошади, на ходу покидал повозку и углубившись в крапивные заросли, голыми руками ломал одеревеневшие стебли и догонял путешественников уже с охапкой крапивы в руках. Сорванной крапивой он набивал пустые корзины, рассчитывая закупить на обратном пути у рыбаков с побережья, рыбу. Крапива же нужна была, чтобы сохранить рыбу подольше свежей. Лишь к вечеру путешественники оказались на побережье у цели, к которой они так долго стремились. Это была совсем маленькая, нищая деревушка без названия, всего в несколько грязных, рыбацких лачуг, притаившаяся среди равнинного побережья в миле от Лионского залива. Примерно на равном расстоянии между фортом Ниолон и бедными пригородами Марселя. Рассчитавшись с возницей и устроив близких под жидким навесом у одной из лачуг, несмотря на усталость, Жозеф отправился искать контрабандистов , которые по договоренности должны были ждать беглецов здесь. Свечерело. Поначалу легкий и не досаждающий бриз, веющий на залив, крепчал и превращался в холодный северо-восточный грегаль- библейский эвроклидон, поднимающий с прибрежных дюн тучи песка. Сквозь которые, на далеком берегу залива, среди растянутых на шестах для просушки сетей и вытащенных на песок лодок, просматривались огни дозорных костров. С наветренной стороны одного из домов, Жозеф набрел на сидящего, на обрубке бревна и нещадно пыхтящего короткой трубкой, старика, с развеваемыми ветром волосами.

-Опоздали мсье, — ответил он, на вопрос Жозефа, услышав служащее паролем слово и выколачивая трубку о бревно, — судно ушло еще два дня назад. Так, что придется вам ждать.

— И сколько ждать?- мсье Вадон обреченно глянул на старика.

-А это уж как повезет и захочет ли капитан рисковать.

-Что же нам делать?

— Ждать. – слова из старика приходилось вытаскивать клещами.

-Но, где ждать? Со мной жена и ребенок.

-Я могу отвести вас,.- старик протянул Жозефу руку, ладонью вверх. Все поняв, Вадон положил на ладонь монетку. Старик, не убирая ладони, взвесил ее на руке и вновь посмотрел на пришельца. Жозеф положил на ладонь еще одну.

-Вас трое?- все также не двигаясь с места, вопросил старый хитрец, и сжал кулак лишь после третей монеты полученной от мсье Вадона

-Пошли, путь не близкий.-  старик  спрятал монеты в карман.

-Идти придется по темноте…

Забрав окончательно продрогших на северном ветру Луизу и мальчика, они спустились в лежащую за селением неглубокую балку, поросшую редким кустарником. Потерявшись во времени и сгустившейся темноте, шли, спотыкаясь и обходя препятствия на пути, по невидимой уже и совсем не гладкой тропинке. Как бы не было темно, однако было заметно, что откосы балки поднимались все выше, а сама она становилась все уже, пока, наконец, не превратилась в узкую расселину, спрятанную от посторонних глаз в зарослях. Остановившись в одном ему знакомом месте, старик достал, откуда то из за кустов, смоляной факел, ловко высек искру и когда факел загорелся, сделал знак следовать за ним. Идти, пусть с колеблющимся и тусклым светом стало намного веселее. Наконец расселина, повернув еще несколько раз из стороны в сторону, вдруг, закончилась площадкой перед входом в пещеру, на которой горел огонь. Сидевшие возле сложенного из диких камней очага, двое мужчин, приподнялись навстречу пришедшим.

-Ждите здесь,- махнул рукой старик,- еду и воду принесу завтра, за отдельную плату.- и не задерживаясь, направился к выходу из расселины.

Глава 7.

Луиза и сын стояли прижавшись к Жозефу, который успел заметить при отблесках пламени в глубине пещеры тюфяк на котором кто-то спал, по-видимому, женщины или дети.. Двое мужчин, стоя спиной к костру, молча рассматривали пришельцев, освещенных огнем. Наконец, по-видимому удовлетворенный первым впечатлением, один из них шагнул к Жозефу со словами:

-Пожалуйте в обитель, товарищи по несчастью. Мадам, мсье, молодой человек, разрешите представиться барон Жан Робер де Виньи, к вашим услугам, а это шевалье Мартен Ришар. Правда, теперь мы все граждане республики, однако, надеемся, что это не надолго.

После взаимных приветствий и первого знакомства, сбросив пыльные плащи и слегка приведя себя в порядок, пришельцы и старожилы подсели к жаркому, уютному очагу , для более детального знакомства за скромным ужином. Нашлась даже бутылочка доброго французского вина, извлеченная бароном из стоявшей у входа в пещеру, большой дорожной корзины. Вскоре уже все довольно живо и непринужденно беседовали друг с другом, стараясь не разбудить спящих в углу пещеры, женщин и детей. Где то- там, во вне, высоко над расселиной и пещерой, бушевал не на шутку разыгравшийся грегаль, вздымая волны в Лионском заливе и продувая насквозь рыбацкие хижины. Здесь же, в этом укромном убежище, было уютно и тепло. Плотно заправившийся и разомлевший от тепла, но старавшийся выглядеть взрослым, сын Жозефа, то и дело проваливался в сон, рискуя свалиться со служившего ему скамьей, бревна. Пока, заметивший это Жозеф, не извинился и не попросил разрешения отправить жену и сына спать.

Узнав, что Вадоны хотят пробираться к русским, соблазнившись возможностью получить землю и помощь, обещанные императрицей Екатериной 2, товарищи по несчастью принялись уговаривать Жозефа, бросить эту авантюрную затею.

-Только Британия, только король Георг! –горячась доказывал де Виньи, -Русские- это варвары, а сама страна первобытная пустыня, без всяких признаков европейской цивилизации. Лишь сила Британии и европейская коалиция смогут справиться с революционным пожаром во Франции. Еще немного усилий и все переменится!

Шевалье Ришар был солидарен с бароном:

-Вы и года не протяните в этой варварской стране. А зимы? Вы не знаете, что такое русские зимы! Не-е-т! Только Британия!

Спорщики, пробиравшиеся в Британию вместе с женами и детьми, которые мирно и безмятежно спали в этот час на соломенных тюфяках в глубине пещеры, были настроены решительно. Они, засидевшиеся в этой пещере и отчаянно скучавшие в ожидании судна, готовы были спорить хоть до утра, но побеседовав еще с пол-часа и видя смертельную усталость Жозефа, который практически, не спал во время всего путешествия, все  также оставаясь при своих мнениях, все мирно распрощались и разошлись по своим семейным тюфякам.

С восходом солнца, бушевавшая буря утихла. Вечером, того же дня, старик прислал оборванного мальчишку, в одежде, явно с чужого плеча, с известием, что ночью ожидается судно, капитан которого, берется рискнуть и за определенную, совсем не малую сумму, доставить беглецов в Британию. Началась привычная в такие моменты суета, хотя, по сути, собирать семействам особо было нечего, все уходили со своих насиженных мест, налегке.

-Вы все еще не передумали бежать к русским?- обратился, усмехаясь барон к Жозефу, когда глубокой темной ночью за ними пришел все тот же знакомый старик- Тогда, счастливо оставаться!

-Счастливого и легкого вам пути, мсье! -ответил Жозеф, раскланиваясь с бароном и Шевалье.

Тихо и скучно стало в убежище, когда Вадоны остались одни. Единственным развлечением для семьи стал забытый кем-то в пещере томик трагедий Пьера Корнеля. Устроившись удобнее у входа в пещеру, при слабом свете дня, едва пробивающемся сквозь нависшие ветви деревьев, Луиза вслух читала произведения классика. Сын у ее ног, молча, что- то чертил прутиком на песке, потом стирал ладонью рисунок и начинал чертить снова. Рядом, поддерживая слабый огонь в очаге, устаивался Жозеф, который слушал повествование лишь в пол уха, занятый своими невеселыми размышлениями. По вечерам приходил старик, который приносил нехитрую крестьянскую пищу, в основном ячменные лепешки, рыбу, сыр и небольшой, глиняный кувшин  с водой. Получив деньги за еду, он молча поворачивался и уходил, иногда, бросая через плечо ответ на вопрос Жозефа «когда?»- «ждите»…

Так прошло уже, что-то около недели, а может даже и двух. Дни тянулись как две капли воды похожие друг на друга и терялись в череде таких же серых и унылых. Книга Корнеля была перечитана уже не единый раз, а спасительного судна все еще не было.

В один из пасмурных дней в начале октября, старик привел в убежище еще одну семью беглецов спасавшуюся от якобинского произвола. Мсье, Кулон, уроженец городка Кавайон расположенного между реками Кулон и Дюранс, имел достаточно крупные землевладения, в предгорьях Люберона, всего в 30 милях от землевладений братьев Вадонов. Революция отобрала у него все наследственные привилегии, а новые законы, принятые Конвентом, лишили  земли, дома и имущества, сделав изгоем в своей стране, вынудив бежать, чтобы сберечь свою жизнь и жизни близких . Вместе с ним отправились в дальний, неизвестный путь, его жена Мари- бретонка, уроженка города Ренн, расположенного на севере Франции и их шестилетняя дочь Софи.

Как позднее выяснилось, также как и Вадоны, Кулоны хотели попытать счастья на Руси, с ее обещанными переселенцам, обширными землями. Похоже, проведению было угодно свести попутчиков в ожидании судна, в этом убежище.

Вместе с тем Александр, так звали мсье Кулона, принес Вадонам, изолированным в своей пещере от  событий, происходящих в стране, весьма тревожные вести: главнокомандующий испанской королевской армией Рикардос нанес серьезное поражение республиканскому генералу Дагоберу в битве при французской деревушке Труйа, всего в десяти милях от Перпиньяна. Похоже, испанцы полны решимости прибрать к рукам прибрежный регион между Тулузой и Монпелье.

Неспокойно и на севере Франции, город Лион, так долго сопротивляющийся осаде республиканской армии, пал и теперь республиканцы планомерно и цинично уничтожают его защитников, устраивая показательные казни.

Еще через неделю, молчаливый старик, приносивший еду, сообщил, очередную жуткую новость-  в Париже казнена королева Мария-Антуанетта…

Ожидание становилось невыносимым.

Глава 8.

Но вот, спустя несколько дней, в двадцатых числах октября, когда благоприятная плаванию погода стала уже чередоваться с частыми здесь в это время, штормами, беглецы, наконец, дождались своего судна. Дождливой, холодной ночью, укутанный в широкую, просмоленную накидку, заменявшую ему плащ, в пещере появился старик

-Собирайтесь, судно будет в полночь, капитан не будет долго ждать.

Разбудили и подняли детей, поплотнее укутались от дождя, захватили свои нехитрые пожитки- вот и все сборы.

Старик повел семьи беглецов к выходу из убежища, потом долго вел под проливным дождем, через мокрые заросли к тускло отсвечивающей белесым пятном,  песчаной равнине, тянувшейся  до берега Лионского залива.

Женщины шли плечом к плечу, скользя по раскисшей почве, помогая  и поддерживая друг- друга, вслед  за Александром, который нес дочь Софи, с головой упрятав ее под своим широким плащом. Старшему Жозефу, замыкавшему вместе с сыном это шествие,  пришлось нести вещи обоих семейств.

На границе зарослей и песка, к кавалькаде  присоединился вышедший из кустов, по-видимому, давно ожидавший здесь беглецов , человек. Он, также как и все, с головой кутался в плащ, и даже если было бы гораздо светлее, лица его вряд ли кто смог рассмотреть. Старик приостановился, осмотрел, на сколько это было возможно в сумраке ночи, сквозь потоки льющего с небес дождя, идущую за ним группу, и так же молча продолжил путь. Отвыкшие от широкого, неограниченного стенами пещеры пространства, на свободе беглецы чувствовали себя растерянно и неуютно. Однако, доверяясь старому контрабандисту, шли, пытаясь не отстать.

Вскоре, почти у самого невидимого горизонта, сквозь пелену дождя, проступили неяркие блики пламени костров горевших на постах гвардейцев.  Гвардейцы доблестно боролись с падающей с небес влагой, пытавшейся оставить их без живительного тепла, и пока это им удавалось. Вклинившись в темное пространство меж двух далеких костров, проводник вывел беглецов на гряду невысоких скал на берегу.

-Здесь будем ждать,- тихо проговорил он, обходя камни и скрываясь в естественной нише с подветренной стороны невысокой скалы, открытой морю. Неглубокая ниша ничуть не спасала от холодной воды льющейся с небес. Женщины и дети, крепко обнявшись и завернувшись в мокрые плащи, прижались к друг- другу. Мужчины, повинуясь командам старика, соорудили из своих плащей некое подобие навеса.

Старый контрабандист осмотрелся по сторонам, махнул рукой замершему у кромке воды, пришедшему с ними незнакомцу и влез под импровизированный навес, с которого ручьями стекала вода. Затем, порывшись в глубине своих немыслимых одежд, он достал небольшой мешочек из грубой просмоленной  ткани, и бережно пряча его от дождя, извлек из него огниво.

Некоторое время, попытки зажечь трут, на пропитанном влагой воздухе были тщетны, но вот, одна из искр, уцепилась за высушенный мох, горючую основу трута и слабый огонек начал расти. Тут же старик подкормил его древесной стружкой из того же мешочка, и вот уже быстрое пламя заплясало на лицах женщин и детей, страстно мечтавших о живительном тепле. Однако, согреться не получилось. Разгоревшийся и через минуту погасший огонь, был лишь условным знаком наблюдателям с воды, обозначившим место встречи.

Закончивший свои дела, старик, сложил огниво в мешок и выбравшись из под плащей, встал рядом с незнакомцем в легких волнах невидимого прибоя, так же как он, цепко всматриваясь в темноту. Через минуту- другую, в руках у незнакомца показался белый платок, которым тот стал совершать круговые движения, подавая знаки кому- то невидимому в темноте. Еще несколько мгновений и вот уже  и беглецы на берегу, видят темное пятно, которое, приближаясь, принимает контуры шлюпки, с сидящими по обе стороны бортов, гребцами и стоящим на носу человеком с таким же белым платком. Обменявшись с прибывшими негромкими словами, незнакомец  пришедший вместе с беглецами, вошел глубже в воду и, поймав нос лодки, потянул ее к берегу.

-Ну вот, дождались- обратился к продрогшим беглецам, молчащий до этого старик — теперь  уж все!

Шлюпка, прошуршав по дну мелководья, застыла, уткнувшись килем в песок. Прибывший на лодке человек, лихо спрыгнул через борт, обдав брызгами стоявшего в ожидании незнакомца. Пожав друг- другу руки и махнув старику, они быстрым шагом зашагали вглубь песчаного пляжа. За ними, не прощаясь и не оглядываясь, ушел и старик.

Тем временем, два крайних гребца со шлюпки, оставив весла, сошли с лодки и помогли мужчинам усадить их  жен, детей, уложить  нехитрые пожитки и забраться самим. Потом, быстро столкнули шлюпку с мели, привычно запрыгнули сами и взяли весла в руки. Еще мгновение и маленькое суденышко уже исчезло в темноте, за пеленой непрекращающегося дождя…

Огни караульных костров на берегу, удалялись, тускнели с каждым гребком моряков и наконец, растаяли вовсе. Теперь шлюпку, мерно покачивающуюся на волнах, окружала плотная, мокрая тьма. В этой тьме терялось чувство реальности происходящего, казалось и небо, и вода, и чувства, и ощущения- все смешалось в некую эфемерно-необозримую субстанцию, живущую отдельно от сознания.

Меж тем, в отличии от потерявшихся во Вселенной беглецов, гребцы равномерно и беззвучно опускающие лопасти весел в невидимую воду, без суеты исполняли свою привычную работу, всецело доверяясь опытности рулевого. Который уверенно вел лодку, по одному только ему известному курсу.

Так, в томительном ожидании прошло минут тридцать, показавшиеся продрогшим беглецам, целой вечностью. Но вот, где-то впереди вспыхнул и тут же погас огонек. Лодка замедлила ход и мягко, почти беззвучно уткнулась в борт не видимого в темноте судна. С легким деревянным бряцаньем сверху опустился зыбкий трап. Поддерживаемые крепкими, надежными руками моряков, обессиленные пассажиры в полной тишине поднялись на палубу. Невидимый в темноте человек, оказавшийся капитаном, пригласил беглецов отогреться на камбузе и дал приказ к отходу судна.

Тот час зазвучали негромкие команды. Вскоре где-то над головами зашуршал парус и легкий всплеск волн за бортом возвестил о начале  новой главы побега.

В небольшой каюте, часть которой была отведена под «святая-святых» судового кока, было тепло и сухо. Продрогшие пассажиры блаженствовали, отогревались приготовленным специально для них, горячим кофе с галетами.

Вместе с ними, на жесткой скамье, во главе грубого деревянного стола, намертво прикрученного к полу, сидел хозяин судна, опытный шкипер, испанец Хозе Лопес де Агилар, внимательно изучавший гостей. То, что беглецы оказались на его судне, можно было считать обоюдным везением.

Начнем с того, что и Россия, и Испания были крайне заинтересованы в торговле друг с другом, поэтому еще в 1765 году, императрица Екатерина 2 издала указ об открытии русского консульства в испанском Кадисе. Первым консулом екатерининской империи в Испании, стал русский купец с немецкими корнями Бранденбург. Это был первый шаг к построению торговых отношений между странами, хотя и мало послуживший увеличению роста испанских товаров на русском рынке.

Лишь спустя восемь лет, уже в 1773 году испанец Антонио Коломби основал и возглавил первый испанский торговый дом в Петербурге, положив начало северному торговому пути между двумя странами. Еще через двенадцать лет, в 1785 году, Коломби возглавил открытое в русской столице испанское консульство.

К этому времени, между Российской и Османской империями был  уже  заключен Кючук-Кайнаржийский мирный договор, согласно которому, , в 1774 году, императрица Екатерина 2 расширила свои южные владения и получила выход в Черное море. Однако степи Северного- Причерноморья в те времена были еще малонаселенными, требовалось немедленное закрепление имперских интересов на отвоеванных землях.

Так, по велению императрицы, недалеко от устья Днепра, всего лишь в 50 милях от турецкого еще Очакова, в 1778 году был основан город Херсон, который должен был стать надежным форпостом южных границ.

Первыми проложили торговый путь в новый город- порт французы. А именно, негоциант Антуан Марсельский, известный в более поздней херсонской истории как барон де Сен-Жозеф Антуан. В 1785 году он рискнул отправить из Марселя в неизвестный еще Херсон одиннадцать кораблей с товаром, проложив, таким образом, южный торговый путь в Россию через Средиземное и Черное моря.

Здесь испанцы явно проигрывали своим соседям- конкурентам, поэтому двор взошедшего на престол в 1788 году испанского короля Карла 4, выступил за налаживание взаимовыгодных торговых отношений с южными землями Великой империи. Испания еще не потерявшая славу былой владычицы морей, пыталась наверстать ею упущенное, тем более теперь, когда мир с республиканской Францией был нарушен, и Испания вторглась на территорию республики, ведя успешные, боевые действия под руководством главнокомандующего испанской армией Антонио Рикардоса.

Не менее успешен был пока и испанский флот, совершенно не опасавшийся военного флота французов- республиканцев, который только начинал свое становление. Прежний королевский флот Франции был уничтожен бурными волнами революции, которая укоротила на голову, при помощи гильотины, большую и самую опытную часть офицерского корпуса. Новых же достойных морских командиров- республиканцев, революция воспитать еще не успела. Поэтому испанские военные корабли и торговые суда чувствовали себя в водах Средиземного моря вблизи берегов Франции превосходно и действовали, особо не таясь.

Глава 9.

Судно, на которое попали наши беглецы, называлось «Санта-Лаура», и, как я уже говорил, принадлежало испанскому шкиперу Хозе Лопесу де Агилару, отчаянному авантюристу, любившему риск и деньги.

С начала французской революции, он, как и многие другие капитаны, искавшие больших денег, открыл для себя «золотую жилу»- спасение французских аристократов от гильотины. Кампания по спасению включала в себя широкую группу, помощников, проводников, тайных агентов, перевозчиков и контрабандистов, неплохо ладящих и понимающих друг- друга с полу-слова. Причем, в процессе спасения, в карманах каждой из этих групп, оседали неплохие денежки.

Вместе с тем, шкипер всегда был лоялен власти испанского короля и часто исполнял, различные поручения, разумеется, так же не бесплатно, Теперь его миссией порученной короной, была разведка и установление торговых путей с Россией через Черное море. Судно.  груженное партией оливкового масла, кофе, сахара и табака шло из Барселоны в Херсон.

Впрочем, вместе с официальной миссией, шкипер должен был попутно выполнить еще миссию тайную. Ему предстояло достичь Кадакеса, где в определенный день, дождаться и принять на борт одного из армейских лазутчиков. В тайне, под покровом ночи, переправить его во Францию, в тыл армии воюющих с Рикардосом французов, затем, следовать по намеченному маршруту уже в качестве мирного торговца.

Все складывалось как нельзя лучше, попутный ветер позволил прийти в гавань Кадакеса с опережением графика на несколько дней. Бездельничая в  ожидании таинственного пассажира, Агилар узнал от своих агентов- контрабандистов, о французах дожидающихся попутного судна в убежище на хорошо знакомом ему берегу.

Великолепно! Почему бы не заработать немного денег, которые сами плывут в руки?

-Передай старику, будем после полуночи через три дня…

Так судно испанца оказалось у северных берегов Лионского залива.

Видя, что беглецы немного отогрелись в жарком камбузе, капитан поднялся и пригласил мужчин в свою каюту, для решения, как он выразился, «главного вопроса».

В маленькой каюте, заваленной, книгами, морскими картами и навигационными приборами, капитан достал бутылку настоящей португальской «vinho da Madeira», поставил на стол деревянные стаканы, которые наполнил вином.

-Конечно, мсье, пить настоящую «Мадеру» из подобной емкости- варварство! Но мы, моряки, народ грубый и можем себе такое позволить. К тому же, деревянная посуда во время качки на судне, куда практичнее, чем глина или стекло. Так, что, присоединяйтесь, господа!

После дегустации напитка, капитан, отставив в сторону свой стакан, произнес:

-Ну с, теперь , пожалуй, приступим к укреплению наших деловых отношений,- и выразительно посмотрел на мужчин.

Прямой намек был понят правильно, и перед капитаном на столе выросли две горки, состоящие из драгоценных женских украшений и золотых луидоров. Благоговейно взяв одно из украшений лишь кончиками пальцев, Агилар поднес его к глазам, любуясь игрой красок бриллианта в  свете свечей. Некоторое время он рассматривал полученные сокровища, потом, не стесняясь, присутствующих здесь мужчин, открыл потайной ящик стола и смуглой, волосатой рукой, с пальцами, украшенными большими перстнями, сгреб в него камни и золото. После проделанной операции, синьор капитан заметно повеселел, и вновь налив всем вина, предложил выпить за Испанию- владычицу морей, благодаря которой, французские изгои-аристократы имеют возможность сохранить свои жизни.

-Если честно, -говорил капитан,- не люблю я ваших соотечественников. По мне, уж лучше иметь дело с десятком высокомерных бошей, чем с одним лгуном- французом, который кого угодно продаст за золото. Не спорю, я конечно, тоже люблю золото, но зарабатываю его честным, тяжелым трудом, с ежедневным риском.

Ваши же соотечественники поступают подло, служа одновременно и Богу, и дьяволу, продавая свою душу и души других, за, презренный металл…

Жозеф и Александр пытались возразить обидным речам морехода.

-Ну, нет, я знаю, о чем говорю!- горячился Агилар,- Да вот, совсем недавно, в этих же местах, мои агенты-контрабандисты пристроили парочку семейств аристократов на французское судно, договорившись, что их тайно доставят в Британию. Не бесплатно, конечно..

Так мало того, что этот подлый французишка- капитан, ободрал беглецов до последнего су, так еще в  Фо-сюр-Мер сдал  в руки властям, получив награду за поимку барона, если не ошибаюсь, де Виньи, занимавшего до революции какой-то пост при дворе французского короля. Но главное, что в этой стране, после своего предательства, капитан-иуда еще и заслужил репутацию «честного патриота»! Такова вот цена французской честности!

-Постойте, -перебил Агилара Жозеф, услышав знакомое имя, -я знаком с бароном де Виньи! Мы познакомились с ним здесь, на берегу  в убежище, где мы ожидали попутное судно. В Британию он направлялся с женой и тремя детьми. Вместе с ним был еще шевалье Мартен Ришар со своей семьей…

-Точно, был и Ришар! Как говорили, всех четверых отправили в Монпелье, где революционный суд приговорил их к смерти.

-А дети, как же их дети?- взволнованно воскликнул Жозеф,- С ними же было пятеро детей, причем трое совсем маленьких!

-О детях не знаю, но не думаю, что республиканцы озаботились бы судьбой детей аристократов. Так, что, считайте, что вам несказанно повезло и вместо ваших земляков- французов, появились мы- испанцы. Я знаю немало случаев, когда бегущих из страны роялистов, грабили на судах далеко в море и убивали, а то и просто выбрасывали в воду целыми семьями…

Да, кстати, похоже, мы немного засиделись, за решением нашего вопроса. Я,  думаю, дамы и дети, уже согрелись и пообсохли, теперь можно обустраиваться на ночлег. Путь нам предстоит не близкий, целых две с половиной тысячи миль. При попутном ветре, да без непредвиденных задержек, это дней двадцать хода.

Так как на торговых судах того периода всегда ощущался дефицит свободной площади и отсутствовали отдельные помещения, кроме капитанской каюты и штурманской рубки, то пассажиров размещали по возможности, где придется. Кулонам, с маленькой Софии, Агилар предложил воспользоваться своей личной каютой, сам на время, перейдя в штурманскую. Семейству Вадонов достался совсем маленький чулан, в котором хранились старые канаты, обрезки парусины, брезентовые койки- гамаки и какие то инструменты,  по-видимому, хозяйство боцмана. Поверх нужного, судового хлама бросили несколько больших, соломенных тюфяков, нашедшихся на судне и каюта для семьи, за время путешествия привыкшей уже к «спартанским» условиям, была готова.

Глава 10.

Меж тем, под утро дождь практически прекратился, вместе с ним стих слабый ветерок, который ночью, пусть медленно, но все же удалял парусник от французского берега. Теперь же судно, застрявшее посреди Лионского залива, почти на одинаковом расстоянии от форта Нилон с одной стороны и Фриульских островов, со знаменитым островом Иф у Марселя, с другой, двигалось лишь по воле слабого морского течения.

Положение испанцев усугублялось тем, что расстояние в каких-то две мили, отделявшее судно от берегов, было вполне доступно для покрытия береговыми 24- фунтовыми пушками, а хоть раз попасть по почти неподвижной цели при свете дня, мог  даже самый неопытный французский канонир. И даже то, что испанец поднял для маскировки французский республиканский флаг, было весьма ненадежным прикрытием. Острова Помег и Ратонно, оснащенные крепостной артиллерией, защищавшей рейд Марселя, были весьма опасны, для застрявшего, попадавшего под перекрестный огонь артиллерии, судна.

К тому же, с расстояния, отделявшего испанцев от островов, на фоне мрачных, низких, дождевых облаков, даже невооруженным глазом угадывались силуэты мачт французских военных кораблей, стоящих в бухте Помега, готовых в любой момент, при благоприятном ветре, сняться с якоря и начать погоню за подозрительным судном.

Когда затянутое тучами ночное небо слегка посерело, французы таки решили провести проверку, невесть откуда появившегося здесь, незнакомого судна. От берега отделилась шлюпка с сидящими в ней гребцами и стала  неумолимо приближаться к испанской «Санта-Лауре».

Не потерявший своего самообладания шкипер Агилар, казалось бы, беззаботно стоял, опираясь на фальшборт, и приветливо издалека махал рукой приближающимся французам, на деле вполголоса, незаметно отдавал приказания прятавшимся за бортом вооруженным матросам. Еще десяток футов и французы, уже подошедшие довольно близко к судну, сумеют разглядеть его название и определить принадлежность к воюющей с ними державе. Однако, похоже, испанцам и нашим беглецам еще рано было умирать в Лионском заливе.

Легкий порыв подоспевшего на помощь северного ветра, наполнил обвисшие паруса, сдвинув неподвижное судно с места. За первым порывом последовал второй, третий, а с небес вновь обрушились потоки дождя, оградив судно пеленой небесной воды, секущей поднимающиеся волны, сделав его, не видимым для береговой артиллерии. Шлюпка, с которой что- то кричали капитану, еще какое то время пыталась догнать судно, но тщетно. Через минуту- другую ее темный силуэт растворился  в водных потоках. Ветер крепчал и вот уже  капитан, ничуть не опасаясь врагов, раздает команды громким голосом, а за бортом с шумом вспенивается вода, это форштевень, набирающего скорость судна разрезает волны

Почти весь день, подгоняемое попутным ветром, судно, сопровождал не прекращающийся дождь, что впрочем, не мешало паруснику  преодолеть за весь световой день около сотни миль. Не снижая скорости, шли и ночью. Уставшие от физического и нервного напряжения, беглецы, положившись на опыт и волю капитана, к которому уже прониклись доверием, приходили в себя и впервые за много дней, даже несмотря на непривычную качку, спали спокойно.

Утро следующего дня встретили далеко от французских берегов. Ночью надоедливый дождь, какие здесь часто бывают осенью и зимой, прекратился, но ветер, гнавший по небу низкие, наполненные влагой облака, крепчал, переходя в «свежий», пятибалльный. Теперь амплитуда качки судна значительно изменилась и напоминала катание на качелях, с той разницей, что ее нельзя было остановить по собственному желанию. Судно с размаху взлетало на гребень волны и тогда сердце, и все внутренности, опускались вниз, к ногам. Спустя мгновение парусник проваливался вниз, и сердце было готово выскочить через гортань, словно рвущаяся на свободу птица из клетки. Еще секунда, и после взрыва пенистых брызг, в которые окуналась деревянная гальюнная фигура на носу судна, изображавшая  святую Лауру, все повторялось вновь, и так, на протяжении многих часов. И если привычные к волнению на море и качке, матросы, совершенно не обращая на это никакого внимания, продолжая заниматься своими важными неотложными делами, то пассажиры лежали пластом, моля милосердного Бога прекратить эти мучения. Впрочем, ласковое летом, зимой Средиземное море всегда демонстрирует свой несносный, дождливый и штормовой характер.

На третий день, при слегка стихшем ветре и переменной облачности, с время от времени появляющимся из-за облаков солнце, достигли и прошли мимо берегов Сардинии. Слева, на траверзе судна, где-то далеко за горизонтом, угадывался горный массив Иглезиенте с пиком Монте-Линас, вознесшийся более чем на четыре тысячи футов (1236 м) над поверхностью моря.

Это была первая, за три дня, встретившаяся на пути беглецов земля и если бы они были в состоянии подняться на крышу рулевой рубки, где располагался капитанский мостик, быть может, получилось бы уговорить капитана, отшвартоваться в любом встречном порту Сардинии, чтобы хоть не на долго, ощутить под ногами надежную твердую землю. Однако, все они сухопутные жители, никогда не выходившие в море , чувствовали себя совсем скверно, пожалуй, кроме детей, которые уже вполне освоились с непрерывной качкой и даже находили ее забавной.

Минули еще одни сутки, Кулоны и Жозеф уже вполне оправились от морской болезни и даже подолгу оставались с детьми на палубе, кутаясь в плащи на ветру. Однако, супруге Жозефа, Луизе по- прежнему было плохо и она, полностью обессиленная, целыми днями лежала на тюфяке в своем чулане, отказываясь от пищи и пила только немного теплой воды. Временами ее сильно знобило, и тогда Жозеф стягивал с себя свой сюртук и укрывал ее им и всеми дорожными плащами. Потом Луизу бросало в жар и тело ее покрытое болезненной испариной, горело огнем. С каждым днем, состояние Луизы ухудшалось. Жозеф и сын почти не отходили от больной, находясь в отчаянье оттого, что не могут ей ничем помочь. Через несколько дней пути, судно бросило якорь в порту города Марсала на Сицилии, где беглецы наконец, ступили на твердую почву, которая почудилась совсем не твердой. Им, уже привыкшим к качке, земля казалась ненадежной, ускользающей из под ног. Приходилось заново учиться ходить по земной тверди. Поддерживаемая под руки Жозефом и сыном, Луиза также сошла по трапу с судна. При свете дня, было особенно видно, как сдала она за последнее время. Где-то совсем не далеко, перекрывая портовый шум, зазвонил церковный колокол и Луизе  жгуче  захотелось окунуться в тихую, умиротворенную атмосферу церкви, обратиться с молитвой о своих близких, к Богу, исповедаться и попросить у Него прощения. Кто знает, как долго еще продлится их путешествие.

-Здесь, совсем не далеко, церковь Святой Марии,- подсказал проходящий церковный остиарий с Капелло Романо на голове, и в черной сутане, к которому они обратились с вопросом,- Там есть чудотворный образ Девы, которая слышит и помогает всем страждущим, к ней обращающимся. В Марсале каждый знает, как эта статуя, тогда установленная еще в нише у городских ворот, спасла от гибели юношу, который в бурную ночь, сошел с коня, чтобы помолиться Деве о спасении.  Ударившая молния наповал сразила коня, на котором он только что сидел, и совсем не принесла вреда молодому человеку.

Получив от Жозефа мелкую монету и поблагодарив смиренно сложив перед собой ладони, остиарий продолжил свой путь. Оба Жозефа, бережно поддерживая Луизу под руки, медленно отправились в указанном направлении. Путь к церкви у здорового человека занял бы не более 15-20 минут, однако с больной Луизой на него затратили не меньше трех четвертей часа. Наконец добрели до небольшой каменной церквушки в два этажа, с фасадом, украшенным резными виньетками и колоколами в нишах на фронтоне. Месса закончилась, и прихожане уже разошлись по домам. Однако пресвитер был еще на месте. Внутри маленькой церквушки было по домашнему тихо и уютно. Небольшой овальный неф со скамьями для прихожан, полукруглый купол с библейскими фресками над головой. Центральное место занимал резной алтарь с непотушенными еще свечами в ажурных подсвечниках на нем. За алтарем,  освещенный неярким, таинственным светом, возвышался портик с четырьмя полуколоннами, образующий нишу, в которой стоял чудотворный образ Богоматери. Отец и сын усадили Луизу на одну из скамей и сами, склонили головы в молитве. Выйдя из церкви, Жозеф нанял фиакр, чтобы доставить жену на пристань к судну, которое уже готовилось к отходу. Тяжело поднимаясь по трапу, поддерживаемая своими спутниками, Луиза оглянулась, чтобы сохранить в памяти этот чудный, средиземноморский город с его старинными улочками и маленькой, уютной церквушкой, в которой она в молитве оставила частичку своей души. Не может быть, чтобы Святая Дева не услышала слезные мольбы матери, молившей сохранить от грядущих бедствий сына и мужа.

И вновь, ветер, наполняя паруса, гонит судно к неизвестным землям, а вокруг, куда не глянь, вода и волны, до самого горизонта. Уже перед Мальтой, Жозеф, ухаживавший за женой, сам слег в горячке и с нестерпимой ломотой во всем теле. Ему, крупному и сильному мужчине, недоставало сил подняться на ноги и сделать несколько шагов. Корабельный боцман, исполнявший роль судового лекаря, мельком заглянув в чулан, где разместились Вадоны, и даже не осмотрев больных, констатировал:

-Это лихорадка!

Он же и назначил лечение из того, что имелось под рукой: уксусное обтирание, истолченную в порошок, кору хинного дерева и настой березового дегтя внутрь. Чтобы снять боль в мышцах- опий.

Глава 11.

Второй подряд случай болезни на судне, поселил тревогу в сердцах капитана и его отважных моряков, побывавших в различных серьезных передрягах. Эпидемия на судне, это, пожалуй, одно из самых худших зол, что могло подстерегать их. Выйдя из Кадакеса с чистым, карантинным патентом, предписывавшим, становясь на указанное брандвахтой место в любом порту прибытия, поднять на фор-брам-стеньге желтый флаг, который был знаком того, что на борту судна все здоровы и «заразы» нет, он только раз воспользовался этим в порту Марсалы. Теперь же , в случае болезней, принимавших эпидемиологический характер, на рангоуте должен был поднят черный предупреждающий флаг. Суда под черным флагом отводили подальше от  берега и ставили на длительный карантин, предусматривающий полную изоляцию, без какого либо общения с берегом. В крупных портах, где имелась для этого возможность, опасное судно, экипаж и пассажиры подвергались врачебному досмотру, с последующей дезинфекцией известью и уксусом, но даже это не спасало их от сорокадневного карантина. В портах малых, удаленных от «цивилизации, у капитанов карантинных судов отбирали патент, и экипажи судов, сидящие на скудном, лишь бы только не умерли с голода, пайке, в течении сорока дней, могли всего-навсего уныло взирать на близкий, но не доступный им берег. Если эпидемия не прекращалась, беднягам, даже не откуда было ждать помощи и не на кого надеяться, кроме Господа Бога. По окончании карантина, от таких судов старались поскорее избавиться. Теперь же, если лихорадка на «Санта-Лауре» примет угрожающие размеры, судну также грозит карантин и изъятие карантинного патента. А это в заметной мере отразится на выполнении задания испанского правительства, но самое главное, на доходах капитана и моряков. Тревога среди экипажа росла. Каждый старался держаться подальше от чулана, в котором лежали в горячке муж и жена. Единственным связующим между чуланом и внешним миром, оставался десятилетний Жозеф, который взвалил на себя роль сиделки при больных. Теперь  он все дни и ночи проводил с родителями, упреждая и угадывая любое их желание, стараясь облегчить страдания близких ему людей. Детские игры с маленькой Софии Кулон, остались где-то далеко в прошлом. Он поил родителей лекарством, назначенным и приготовленным боцманом в «лошадиных» дозах, кормил пищей, которую корабельный кок оставлял у двери. Однако, больным не становилось лучше, жизнь их, похоже, угасала…

Лихорадка, уложившая в постель родителей мальчика, изменила отношение к нему земляков и всего экипажа. Ранее доброжелательные к мальчику моряки, теперь всячески сторонились Жозефа и старались обойти его стороной. Кулоны же вместе с маленькой Софии сидели взаперти в крохотной капитанской каюте, со страхом ожидая развязки всей этой истории и не подавая признаков жизни, открывая двери лишь помощнику кока, приносившему им еду. Даже сам капитан Хозе Лопес де Агилар, нещадно тонувший в клубах спасительного, как тогда считали, табачного дыма, находился в весьма подавленном настроении.

Меж тем, сопровождавший судно от берегов Франции свежий ветер сменился легким, теплым ветерком, яркое солнце  рассеяло низкие , мрачные тучи и лазурные воды  Китирского пролива заиграли бирюзовыми красками, вселяя надежду на благополучный исход путешествия. Судно без задержек, со скоростью, зависящей только от ветра и парусов, шло к своей цели. Прошли  мимо ряда мелких островов между Китирой и Критом и вышли в Критское море, граничащее широким поясом островов с морем Эгейским. В один из таких ярких, солнечных дней, в жестокой лихорадке свалился и последний из Вадонов, Жозеф. Он плохо помнил эти дни, когда в жарком бреду метался на сбитом соломенном тюфяке. Память его выхватывала из кутерьмы прошедших событий, какие-то отдельные, не связанные друг с другом картины. Вот из бордовой пелены проступают силуэты каких то людей, поднимающих на руки что то напоминающее людское тело, завернутое в парусину… Чьи-то, совсем не похожие на мамины, грубые руки с черной окантовкой под ногтями, подносят к его лицу кружку с водой. Вода проливается двумя тонкими струйками в уголках рта и льется на грудь, приятно охлаждая жаркое тело… Теперь Жозеф видит себя со стороны, на фаэтоне, в тот первый день их путешествия, когда вокруг расстилались невиданные ландшафты, шумела по камням река, пели птицы, а с голубых небес светило яркое, белое солнце…  Солнце приближается, заливая ярким светом все вокруг и заполняя собой всю вселенную, нестерпимо обжигая тело  своими жгучими лучами, и вдруг, сознание проваливается в кромешную, холодную тьму…

Когда Жозеф стал понемногу приходить в себя, то к своему удивлению, не обнаружил рядом с собой родителей. Он все также лежал на старом соломенном тюфяке, в том же судовом чулане. Рядом у изголовья стоял глиняный кувшин с водой, деревянная тарелка с пищей, накрытой глиняной миской от крыс, но родителей не было. Мальчик попытался приподняться, непослушное тело повиновалось с трудом, а голова кружилась, повергая ниц все привычные для глаз ориентиры. Сколько прошло времени, Жозеф не помнил, но только вывел его из легкого забытья скрип открываемой двери, в которую протиснулся силуэт одного из матросов.

-Ты уже проснулся?- спросил не различимый воспаленными глазами в сумраке чулана человек,- Легче тебе? Выпей вот,  отвар тебе принес.- и он поднес к губам Жозефа кружку с горячей, едкой и противной жидкостью. Только теперь мальчик узнал эти грубые руки со сбитыми костяшками пальцев и смолой, глубоко въевшейся в кожу, руки из его недавнего горячечного бреда, которые ухаживали за ним в пожаре болезни. Но почему не мама?

-А где мама? –хрипло, не своим голосом произнес мальчик.

-Мама…- моряк задумался, потом глубоко вздохнул- мама… так нет больше мамы, и отца нет… В море их по приказу капитана и похоронили…

Горькие и ужасные слова, полоснули по серцу мальчика, он громко всхлипнул и потерял сознание.

Глава 12.

Меж тем судно миновав остров Андрос вышло уже в Эгейское море, до владений Османской империи оставалось не более ста миль.

-Ну, что будем делать с мальчишкой?- спросил капитан у помощника и боцмана, прибывших на совет в штурманскую рубку. -К счастью, кроме этих троих, пока все в полном здравии. Но из-за него в порту придется поднимать карантинный флаг, а это задержка суток на сорок пять, а там зима и эти русские морозы… Можем в Херсон не успеть.

-А может… вслед за родителями? Все равно ведь не выживет. Лоренсо, ну, тот, который за ним ходит, говорит, лежит без памяти и огнем горит. Не будет мальчишки, можно в порт под желтым флагом входить. Кто знает, что они на нашей «Лауре» были?- выдвинул идею боцман.

-Ну, уж нет!- капитан в задумчивости глубоко затянулся дымом из трубки,- недостойно так обижать сироту. Но и дальше его держать на судне рискованно, вдруг помрет в самый неподходящий момент…

В Херсоне мальчишку никто не ждет, да и не нужен он будет там, без знаний языка и без средств существования, а еще эти русские зимы… Вряд ли он там долго протянет, а для нас, в первом же порту, может оказаться серьезной помехой… Впрочем, кажется у меня есть план, как эту помеху устранить, однако придется пожертвовать одной из наших шлюпок…-Агилар склонился над картой, что то измеряя и высчитывая.

Чуть позднее, значительно отклонившись вправо от намеченного прежде курса, Агилар повел судно по широкой дуге мимо острова Лесбос принадлежавшего тогда еще Османской империи, в залив  Эдремит-керфези, отделяющий Лесбос от материковой части страны. Мореплавание в этих местах развивалось еще со времен Древней Греции , поэтому глубины, течения и особенности береговой линии были изучены достаточно хорошо.

Под покровом ночи, отыскав определенную капитаном на карте точку и не бросая якоря, спустили паруса. Теперь «Санта-Лаура» дрейфовала по течению в северо-западном направлении, к мысу Баба, крайней западной точки Азии.

Здесь, на самой оконечности мыса, находилась известная капитану по прошлым его авантюрам, рыбацкая деревушка Бабакале. Издревле и до недавнего времени, морские «джентльмены удачи»- пираты всех мастей, следуя на охоту за гружеными товарами и золотом, судами, по проходящему  здесь торговому пути, попутно опустошали и эту деревушку, а если успевали, то и близ лежащие, соседние. Располагавшийся в Бабакале, гарнизон турецких стражников, обычно  бесславно проигрывал битву с морскими головорезами, высадившимися на берег, которых прикрывала пиратская артиллерия с судов. Основательно почистив закрома и карманы бедных рыбаков, обобрав их до нитки, морские грабители удалялись с чувством выполненного долга. Но, не проходило сколь ни будь длительного времени, как на этот берег высаживались другие, такие же искатели добычи и все повторялось в привычной последовательности.

Изменения произошли лишь когда в  начале 18 века, султан Ахмед 3-й, во время бушующего на море урагана, укрылся в этой деревушке, где случайно узнал о жестоких набегах непрошенных гостей. По его приказу, здесь же на окраине деревни в 1720 году была построена крепость Бабакале, взявшая под защиту деревню и ее окрестности. Это был последнее крепостное сооружение, построенное Османской империей в 18 веке.

С возведением крепости о набегах пиратов забыли, но, даже, несмотря на то, что места эти были богаты рыбой, а местные умельцы искусно изготовляли кинжалы, славившиеся своим качеством и красотой далеко за пределами страны, Бабакале так и оставался небольшим,  невзрачным  и достаточно бедным селением.

Меж тем, с «Санта-Лауры», дрейфующей по течению вдоль турецких берегов, была спущена лодка. В лодку, на руки Лоренсо, который ухаживал все эти дни за мальчиком, в грузовой сетке спустили укутанного в плащи Жозефа, еду, кувшин с водой и нехитрые пожитки оставшиеся от родителей. Удобно устроив находившегося в забытьи ребенка на дне лодки, Лоренсо, повиснув на ступенях веревочного трапа, ногой оттолкнул ее прочь, проследив, как исчезает лодка в темноте ночи. Не успел он подняться на борт, как уже раздались негромкие команды, зашуршали паруса и судно начало движение…

Похоже, свежий морской воздух оказал свое целительное действие на Жозефа. Он открыл глаза и увидел над собой бескрайнее темное небо, на котором были рассыпаны мириады звезд, приветливо подмигивающих с недосягаемых вершин. Вокруг стояла глубокая тишина, не нарушаемая даже звуком далекого прибоя, так как  до берега было совсем не близко. Волны мягко и убаюкивающе качая на своих гребнях лодочную колыбель, тихо несли ее к неведомой цели. Было легко и покойно, не хотелось ни говорить, ни шевелиться, ни, тем более, думать о чем-то вообще или пытаться понять, где он, и, что с ним. Умиротворенный и почти счастливый, Жозеф закрыл глаза и впервые за эти несколько дней,, не забылся,, а уснул нормальным спокойным и глубоким сном.

Глава 13.

Похоже, капитан Агилар не ошибся в своих расчетах. Довольно сильное  здесь течение, направляющееся вдоль береговой линии на северо-запад,  обогнув оконечность мыса Баба, вдруг, резко меняло направление на северо-восток. Лодка же с мальчиком, плывущая по течению, должна была оказаться у пика мыса днем и не заметить ее наблюдателям с крепостных башен, было бы просто невозможно. Хитрый испанец, решивший избавить себя от забот о больном мальчике, посчитал, что вряд ли найдется среди гарнизона крепости и в глухой рыбацкой деревеньке хоть кто-то сносно изъясняющийся по-французски. Значит, даже если Жозеф придет в себя, он ничего не сможет объяснить, тем временем «Санта-Лаура» будет уже далеко, двигаясь к завершению своей миссии.

Так и произошло. Днем, дрейфующая по воле течения и ветра шлюпка, была замечена наблюдателями с крепости. На перехват ее был послан двухмачтовый гулет, рыбацкое судно, оказавшееся под рукой у каменисто-песчаной пристани. Спустя три четверти часа, гулет доставил к береговому мелководью, пойманную в море лодку. Но, так как отмель не позволяла подойти ближе к берегу в этом месте, двое рыбаков, подтянули шлюпку к судну и спрыгнув в нее,  взяли в руки весла.

Еще несколько минут, и шлюпка заскрежетала дном по подводным камням у берега. Несколько азебов- легких пехотинцев из крепости, вошли в воду и втащили шлюпку на берег. Жозеф лежал в лодке с открытыми глазами и видел вокруг себя смуглые лица, головные уборы и одеяния, совсем не привычные, не знакомые ему.

— Живой? –спросил наклоняясь над Жозефом, яябаши, командовавший азебами.

-Да, да, живой, смотрит.

-Гяур?

-Похоже да, эфенди.

-Откуда он здесь?

-Неизвестно, он нас не понимает.

-Хей сен! — офицер ткнул тростью все еще лежащего в лодке Жозефа,- Бени дуябилийорсун? Сен кимсин ве нерелисин? (Эй, ты! Ты слышишь меня? Ты кто и откуда?)

Жозеф попытался встать, но не смог. Яябаши сделал знак своим солдатам, которые достали мальчика из лодки и усадили на берегу.

-Это мальчик, эфенди,- подсказал кто-то из присутствующих здесь рыбаков.

-Вижу, что мальчик! Еще раз спрашиваю, кто ты и как попал сюда?

Не понимая языка спрашивающего его офицера, Жозеф пытался, что-то объяснить по-французки.

-Наверное, судно потерпело крушение, и он один спасся-предположил кто-то из азебов.

— Не похоже, в шлюпке и еда, и нетронутый запас воды…

-Отведите его в крепость,- наконец махнул рукой яябаши,- Приедет Хасан-паша, разберется.

Подхватив Жозефа под руки, два солдата повели его в крепость. Еще один, взяв из лодки нехитрые пожитки мальчика, нес их следом. Каждый шаг Жозефу доставался с трудом, поэтому, пока преодолели не длинное расстояние от берега до крепости, он был уже мокрый от пота и окончательно выбился из сил.

Впрочем,  несколько дней проведенных в крепости, скорее в качестве гостя, чем пленника, укрепили Жозефа. От лихорадки уже не осталось и следа, а ежедневные прогулки по внутреннему двору цитадели, позволили  мальчику вскоре уже твердо стоять на ногах.

Прошла целая неделя пребывания Жозефа в крепости Бабакале, а Хасан-паша, который должен был решить судьбу мальчика, все не приезжал. Вскоре к Жозефу в крепости привыкли, да и сам он, даже, несмотря на незнание языка, вполне освоился и  отрабатывал съеденный хлеб, посильно помогая по хозяйству и исполняя несложные поручения. Особо он подружился со старым Али, который возил  в крепость на таком же старом как сам, ослике, воду из куйу- колодца, на окраине деревни. Жозеф помогал старику наполнять бурдюки студеной водой и грузить их на спину осла.

Нагруженный трудяга- ослик, покорный своей судьбе, тихо цокал по каменистой тропинке, а Али и Жозеф  шли за ним, проводя время в беседе. И пусть они говорили на разных языках совершенно не понимая друг- друга, однако, это никак не мешало им внимательно выслушивать и сочувствовать собеседнику. Старый Али, из под густых седых бровей посматривал на Жозефа, рассказывающего грустную историю своей жизни, к месту, и не к месту, кивал головой и цокал языком, выказывая крайнюю заинтересованность рассказом мальчика.

Потом наступал черед Жозефа слушать Али. Вслушиваясь, в непонятные для него, обороты чужой речи, мальчик пытался вникнуть в смысл слов, не забывая так же как Али, цокать языком и кивать головой. В крепости, разгрузив ослика, они прощались, довольные друг другом. И на прощание  Али бей, потрепав Жозефа по щеке, неизменно произносил:

— Ийи чоджук!   (хороший мальчик),- и в уголке выцветших глаз старого, повидавшего многое в своей жизни, человека, дрожала прозрачная слеза.

Время шло, а Хасан паши  еще не было. Жозеф все также жил в крепости, в отведенной ему хворостяной, обмазанной глиной клетушке без окон с земляной крышей и таким же земляным полом. Постелью ему служил яатак- тюфяк набитый соломой с потертой, цилиндрической формы подушкой. Первое время, ночью мальчик укрывался своим плащом и ужасно мерз, так как ночи уже были довольно холодные. Но однажды, в клетушку заглянул его приятель- водовоз Али, который, по привычке, покачал головой, поцокал языком и принес Жозефу ветхое одеяло, пошитое из лоскутков. Одеялу было уже много лет, и овечья шерсть лезла из множества прорех, появившихся от времени, но все же это было одеяло, под которым было тепло и уютно.

Довольно часто, управившись с делами, мальчик отправлялся на берег и подолгу смотрел на набегающие, на песок и камни, волны. Бескрайнее море уводило за горизонт, туда, где далеко-далеко, остались его родители.

Днем с уловом на традиционных парусных гулетах и небольших лодчонках возвращались рыбаки, и тогда на берегу становилось многолюдно и шумно. Это на помощь рыбакам спешили их близкие.  Только, что пустынный и тихий берег, оглашался гомоном многих голосов, криком и смехом, в котором терялся шорох волн и крики чаек. Местные мальчишки, примерно такого возраста, что и Жозеф, и даже младше, одетые лишь в рваные шаровары, пыхтя от натуги, тащили на берег корзины полные рыбы. Жены и девочки, ожидавшие своих мужей и отцов, терпеливо посматривали издалека, на привычную разгрузочно- сортировочную, кутерьму в которой участвовали только мужчины. И над всем этим пестрым сборищем, плотной, белой тучей носились вороватые чайки, пытаясь отхватить для себя, часть людской добычи.

В жаркий, летний сезон, когда вода в Эгейском море достаточно прогрета, к рыбакам на этом берегу присоединялись ловцы двустворчатых моллюсков , устриц, мидий, морских гребешков, но главное, губок широко применяемых  в медицине. Тогда здесь случалось настоящее столпотворение, на мелководьи становилось тесно от лодок, а на берегу от приезжих покупателей, приценивающиеся к дарам моря. Теперь же, поздней осенью, здесь остались только добытчики рыбы.   Отсортированную наиболее ценную часть улова загружали все в тех же корзинах на несколько больших двухмачтовых гулетов торговцев, ожидавших здесь еще с вечера. Один за другим, груженные рыбой суда, с помощью багров и шестов, снимались с мелководья и отойдя на достаточную глубину, поднимали парус. Улов везли  в порты крупных османских городов, чаще в Чанаккале, расположенный в одноименном заливе, за пятьдесят миль от Бабакале.

Гулеты уходили, оставшуюся непроданной рыбу развозили по домам для своего пропитания или обмена на ячменную муку, овощи, рис и необходимые товары. На берегу оставались  только вытащенные из воды лодки, развешенные на шестах для просушки сети, да погруженный в свои мысли Жозеф, одиноко смотрящий вдаль. До которого никому не было никакого дела. Похоже, он остался один на всем белом свете, никому не нужный и забытый всеми.

Впрочем, он ошибался, все же были люди, которые помнили о нем.

Утром, после той памятной ночи, когда по приказу капитана, Жозефа уложили в лодку и отправили в неизвестность, Александр Кулон вышел из своего убежища на свежий воздух. Стояла прекрасная, довольно теплая для конца октября, погода, светило яркое солнце, а течение и попутный вечер, мягко несли «Санту- Лауру» к цели.

-Доброе утро, сеньор!- коснувшись пальцами полей треуголки, приветствовал Александр шкипера Агилара стоявшего рядом с рулевым на мостике,- Какие новости? Как мальчик?- поинтересовался он.

Капитан, по-видимому, ожидавший этого вопроса, глянул вниз на спрашивающего и с притворным вздохом произнес:

-Нет больше мальчика, он умер… Ночью отпели и похоронили в море.

-Как умер? Этого же не может быть!- Кулон был поражен услышанным в самое сердце.

-Что поделать,- опять вздохнул капитан,- все мы смертны! -и потупившись, осенил себя крестным знамением.

Александр, сгорбившись, сделал несколько шагов по направлению к фальшборту, ухватился за него  обеими руками и склонился над лазурными морскими волнами, играющими радужными солнечными бликами.

Вокруг кипела жизнь, бесконечное море несло свои воды, как и пятьсот, и даже тысячу лет назад, в вышине парили белые птицы и вечное солнце разливая свой свет, дарило жизнь всем существам… Не было на свете только этого славного мальчика, к которому семья Кулонов прикипела еще во время их недолгого совместного пребывания в убежище на берегу, и позже, уже на судне.

Александр, прижал к груди снятую с головы треуголку и склонил голову  в жаркой молитве, прося Бога с миром принять в свои чертоги бедного сироту. Когда, спустя несколько минут он снова поднял глаза на мостик, Агилара  там уже не было. Александр, развернулся, чтобы уйти в свою каюту, но тут его взгляд пересекся с выразительным взглядом одного из моряков, чинивших на палубе, у основания грот-мачты полотно старого паруса. Моряк, в упор уставившийся в глаза Кулону, сначала мигнул обоими глазами, затем скосил их в сторону бака и едва заметно кивнул головой.

«Похоже, он хочет, что-то сказать в тайне от всех»-решил Александр и не спеша двинулся в указанном направлении. Моряк, а это был Лоренсо, который ухаживал за мальчиком во время болезни, догнал его уже у фок-мачты и негромко, в спину Кулона произнес:

-Мальчик жив, его высадили у деревни Бабакале,- и прошагал мимо…

.

Глава 14.

Однажды гуляя в окрестностях крепости, Жозеф сам не заметил, как забрел в селение, почти сплошь состоявшее из прилепившихся к друг-другу, небольших лачуг из камня или жердей обмазанных глиной, с плоскими, земляными, хорошо утрамбованными   крышами. К удивлению Жозефа, в домах абсолютно не было окон, лишь дверные проемы, прикрываемые кошмой, а над ними, почти на каждом доме, для защиты от сглаза, висели рога животных. Этой же цели служили связки чеснока висящие в доме на стенах и голубые бусы.

В глубине некоторых жилищ горел очаг, и возле котлов, закрепленных под треногой, за приготовлением пищи, копошились хозяйки и старшие девочки. Едкий, сизый дым от горевшего в очаге кизяка и хвороста, растекался по земляному потолку и выходил наружу через дверной проем и специальную дыру в крыше. Чуть позднее Жозеф узнал, что эта дыра в потолке  служит для освещения жилища в дневное время, ночью же этой цели служила горящая лучина. А еще потолочная дыра исполняла функцию солнечных часов, по лучу, скользящему земляными полами, в селении определяли время.

Свет от горящего в хижине очага, выхватывал из темноты внутреннюю нищенскую обстановку, видимую через дверной проем. Нехитрая посуда в нише одной из стен, несколько кувшинов для воды, по большей части, глиняных.  Небольшой низкий столик, за которым, сидя на подушках или камышовых циновках, собирается за ужином  вся семья. Этот столик полностью заменял всю мебель в лачугах.. Главное место в помещении отводилось  сидиру- возвышенности с тюфяками, коврами и подушками, на котором днем сидел, а ночью спал глава семейства. Вот, пожалуй, и все, чем обладали эти бедные люди. Вместе с тем, почти у каждого дома, во дворе, под  тавларом- камышовым навесом, блеяло по нескольку коз, овец или мычали одна- две коровы, которые были главным богатством нехитрого крестьянского хозяйства. В густой пыли двора, копошились малые дети, под надзором,  не на много старше их, девочек. Дети достигшие шести лет были уже помощниками в доме .Девочки помогали матери, по хозяйству, собирали хворост и кизяк для очага, месили глину и заполняли ей «кирпич калабы»- форму для изготовления глиняного кирпича-сырца. Мальчишки пасли скот, помогали отцам выгружать, носить  и сортировать рыбу. Как ни бедно было крестьянское хозяйство, а за совместными домашними делами, времени для игр почти не оставалось. Может потому, мальчишки-сверстники особого внимания на нашего француза не обращали, ну, разве прокричат ему в спину «гяур», торопясь по своим делам, чтобы через секунду забыть о его существовании. Да и ни кому не было никакого дела, до чужого, европейского мальчишки, живущего в крепости.

Грустные размышления Жозефа прервал равномерный и негромкий посторонний звук. Похоже, где-то недалеко, работали с металлом. Мальчик внимательно огляделся по сторонам. Действительно, в одном из дворов, он увидел, сложенный из камней кузнечный горн, рядом с которым была устроена примитивная конструкция кожаных мехов, для раздувания углей в горне. Сгорбившись, над низкой наковаленкой, сосредоточенно постукивая по лежащей на ней заготовке небольшим молоточком,  сидел старик.

— Ийи гюнлер уста! (доброго дня, мастер!)-вспомнил  Жозеф уроки приятеля Али.

-Мерхаба. ( здравствуй)- не поднимая головы, пробурчал старик.

-Адын*ыз не? (как вас зовут?)-подступил ближе мальчик.

После длительной паузы, не прерывая ударов молоточком по штихелю, мастер произнес:

-Адым Мехмет. Я сен кимсин? (Меня зовут Мехмет. А ты кто?)

-Я Жозеф…-отвечал мальчик.

Старик, все также, не поднимая головы, молчал, сосредоточившись на своей работе и уже забыв о мальчике. Жозеф, у которого уже закончился запас знакомых турецких слов, приличествующих случаю, тоже умолк, присев на корточки рядом с мастером, наносившим узорный орнамент на лезвие ханджара- небольшого кинжала с тонким кривым лезвием. Мальчик впервые видел подобное и восхищенно , позабыв обо всем на свете, наблюдал, как под рукой мастера, на широкой грани клинка, расцветают причудливые узоры. Это продолжалось не менее часа.

Наконец, старик, сделав последний штрих, отложил молоточек в сторону, потом любовно протер кинжал ветошью и разогнувшись, теперь уже с интересом посмотрел на мальчика. Потом, он что-то долго говорил, но Жозеф, кроме отдельных слов, почти ничего не понял

-Анл*амыёрум, Мехмет бей (я не понимаю, господин Мехмет)- наконец подобрал слова Жозеф.

Мастер поцокал языком, тяжело встал на ноги, добавил в тлеющий горн немного свежих углей, и ухватив кожаный ремень, прикрепленный к рычагу, управляющему мехом, качнул несколько раз. Угли  уже покрытые белым налетом золы, расцвели жарким цветом. Потом Мехмет бей вложил ремень в руку Жозефа, знаками показав продолжать начатое им. Мальчик с удовольствием включился в работу. Вскоре горн жарко запылал и тогда мастер, ловко подхватив железную заготовку клещами, бросил ее на раскаленные угли…

На следующий день, Жозеф, едва покончив со своими ежедневными обязанностями, был уже у мастера, Мехмет бея. Возможно, старик и удивился, увидев вчерашнего паренька у себя во дворе, однако вида не подал и позволил ему  раздувать мехи. Сегодня он ковал заготовки для будущих ханджаров и жаркого огня в горне требовалось много.

Раскаленная до бела заготовка, ложилась на наковальню, и мастер, перехватив рукой поудобнее небольшой молот, наносил по белой, светящейся массе, первый, точный удар, на который та отвечала салютом из легких искр.

Солнце уже склонялось к вечеру, когда старый Мехмет, глянув на удлинившиеся тени, прекратил работу. Махнув рукой Жозефу, он направился в свою хижину и вернулся со старым, помятым кувшином, с изящным, длинным носиком и потертым от долгого употребления, небольшим ковриком, который расстелил на «чистой» половине двора, вдали от рабочего места. Затем он,  ополоснув водой из кувшина руки и ступни ног, опустился коленями на коврик. Жозеф знал, что вслед за этим последует обязательная предвечерняя молитва, кажется, она называлась аср. Он ежедневно по нескольку раз в день, наблюдал этот ритуал в крепости и сейчас, сидя поодаль от молившегося мастера, терпеливо ждал окончания разговора старика с Аллахом.

Помолившись, Мехмет бей аккуратно свернул коврик и отнес его в хижину. Возвратился  он быстро, неся с собой, что-то завернутое в чистый платок. Присев на корточки рядом с Жозефом, мастер аккуратно положил сверток на циновку, развернул  его и достал небольшую, ячменную лепешку. На секунду закрыв глаза, старик привычным движением, разорвал ее на две равные части, одну из которых протянул Жозефу…

Глава15.

Дни становились короче, ночи холоднее, надвигалась зима. Жозеф мерз в своей крепостной клетушке служившей ему домом. Теперь приходилось вставать еще до рассвета, как раз тогда, когда так хочется досмотреть последний ночной сон, но приходилось торопиться. Отгоняя остатки сна, и содрогаясь всем телом от предрассветной свежести, Жозеф мчался исполнять возложенные на него обязанности.

Потом, вместе с Али, они доставляли в крепость воду, причем, сочетая полезное с приятным, по пути Жозеф, при помощи старого водовоза, упражнялся в изучении турецкого языка, достигая в этом деле, весьма заметных успехов.

Наконец, наступало время, когда Жозеф, съев кусок лепешки, мчался к мастеру Мехмету, с которым, на радость одинокого старика, основательно сдружился.

Видя неподдельный интерес мальчика к обработке металла, мастер взялся обучать его своему ремеслу. Вскоре, с его помощью, Жозеф выковал и украсил узорами первый свой простенький кинжал, который преподнес в подарок крепостному яябаши Исмаилу. Исмаил эфенди, приняв подарок, долго его рассматривал со всех сторон и всегда невозмутимый и сдержанный, искренне удивлялся, что этот кинжал сделан руками маленького гяура.

Неожиданно на одном из торговых судов из Константинополя, не побоявшись частых в это время, зимних штормов, с проверкой прибыл Хасан паша. Маленький, коренастый с огромным тюрбаном на голове и в расписном халате, опоясанным белым, шелковым шарфом. На левом бедре паши красовалась турецкая пала в богато украшенных золотом ножнах..

При встречи Хасан паши и его свиты, крепостной яябаши, в знак уважения, поцеловал милостиво протянутую руку начальника и согнувшись, в три погибели, поднес ее к своей голове. В этот день Жозеф не отлучался из крепости, ни на минуту, сегодня должна была решиться его судьба.

Облеченный властью Хасан паша, в отличие от большинства турецких военно-начальников, особо не вдававшихся в детали, в проверках вверенных его власти гарнизонов, был придирчив, строг и подробно вникал во все детали. Ознакомившись со слов яябаши с таинственной историей появления в крепости Бабакале юного француза и повертев в руках, представленный крепостным офицером, ханжар- первое  изделие мальчика, Хасан паша, будучи в хорошем расположении духа, подозвал смиренно стоявшего поодаль, со склоненной головой, как научил его Али, Жозефа:

-Подойди, мальчик,- произнес Хасан паша на безукоризненном французском. Жозеф повиновался, затрепетав в душе от давно не слышанных слов родного языка. Получив от мальчика четкие, вразумительные ответы на свои вопросы, большой начальник милостиво разрешил оставить Жозефа в учениках мастера Мехмета. После отъезда Хасан паши, Жозеф радостно переселился в деревню, в дом старого — оружейника. Теперь он мог всецело заниматься полюбившимся ему делом превращения бесформенной еще заготовки в произведение искусства…

Прошло целых четыре года, с тех пор как Жозеф поселился в доме одинокого мастера. Много воды утекло за это долгое время. В крепости Бабакале гарнизоном командовал уже другой яябаши, не стало и Хасан паши. Теперь с проверками в крепость приезжал новый бююк патрон (большой начальник), толстый и надменный Агабек паша, с огромной, подобострастной свитой и обязательным писцом, который записывал за пашой, все его указания и мысли вслух. На поясе писца висел пенал с остро отточенными гусиными перьями, готовыми к употреблению в любую минуту. Грудь его «украшала» плоская чернильница, горлышко которой, было заткнуто коконом тутового шелкопряда, чтобы чернила не проливались. Писец, подобострастный перед Агабеком пашой и безмерно надменный перед низшими по его рангу писца, тенью следовал за начальником, дабы тот не утруждал себя лишний раз умственным трудом.

Временные изменения коснулись и самого Жозефа, который в свои четырнадцать лет, превратился из мальчика в юношу. К тому же успел многому научиться, познав тайны профессии  и все чаще заменял дряхлеющего наставника у горна и наковальни. Также, за это время он основательно преуспел  в изучении турецкого языка и обычаев приютившей его станы. Свободно изъяснялся и даже успешно торговался с купцами, приезжавшими издалека, за готовыми кинжалами и ножами. Впрочем, цены здесь на месте, купцы назначали мизерные, куда как больше можно было выручить за этот товар в больших городах, таких, как скажем Чанаккале или Константинополь. Однажды Жозеф сказал об этом мастеру, который, казалось бы, молчаливо пропустил информацию мимо ушей. Только спустя неделю, в минуту отдыха, Мехмет-бей вернулся к начатому Жозефом разговору.

-Билийорсун чоджук.. (Знаешь, мальчик…) Ты достойный ученик и добрый человек, ты хорошо учишься и понимаешь душу металла. Я научил тебя в работе с ним всему, что знал сам. Теперь, сынок, тебе своим трудом надо добывать  имя хорошего мастера и ты это сможешь. Только здесь в Бабакале, оторванном от больших городов, тебе в этом не преуспеть. Уезжай  в Чанаккале, где у меня когда-то было много добрых друзей, собратьев по профессии, и пусть им уже не меньше лет, чем мне, надеюсь, кто-то из них, волею Аллаха, еще жив. И этот кто-то поможет тебе стать настоящим мастером.

— А как же вы, уста?

-А, что я? Многого ли мне на этой земле уже надо? Кусок черствой лепешки, да глоток воды.

-Нет, я не могу оставить вас одного.

-Сможешь, сынок, сможешь! Не зря ведь Аллах ниспослал тебе спасение от болезни в море. Ты должен жить!

С большой неохотой повиновался Жозеф решению Мехмет бея, о своем переезде в Чанаккале.

-Я буду вас навещать, баба (отец),- сказал он на прощанье старому мастеру, и слово свое держал до самой смерти учителя в 1800 году.